Читаем Берегите солнце полностью

- Подсчитайте свои потери. Для раненых займите избу попросторней. И раненым немцам окажите помощь. Потом приходите в сельсовет.

Я послал связных за командирами рот, за комиссаром, за Чигинцевым и Тропининым. Взглянув на часы, поразился: они показывали 3.30. Мне думалось, что бой длился какие-нибудь минуты. На самом деле он занял около двух часов... Я пошел мимо пруда к площади. Беспокойство мое все возрастало. Враг не простит нам такой дерзости и завтра постарается отыграться. А у нас боеприпасы на исходе, питания нет, люди устали от марша, от боев и от недосыпания. И где мы сейчас находимся - рядом свои или мы по-прежнему в окружении?

Дождик все сыпался, мелкий и спорый, холодные струйки стекали по спине между лопатками, вызывая дрожь, сырая шинель давила на плечи.

Услышав за спиной тяжелый, чавкающий топот, я обернулся: это был Чертыханов.

- Товарищ капитан! - Лицо его расплылось в улыбке. - Ваше задание выполнено! - Грязный, мокрый, он едва держался на ногах от усталости, от напряжения и перенесенных опасностей, но старался казаться, как всегда, бодрым и неунывающим... Кроме своего автомата, на нем висело еще два немецких, по бокам - увесистые гранаты, в кармане - бутылка с горючей жидкостью. От встречи с Прокофием душа моя как будто оттаяла, стало теплее.

- А мы, товарищ капитан, кое на что еще годимся, - немножко хвастливо сказал Чертыханов.

Мы вышли на площадь. Горючее в пруду уже погасло, а на земле еще догорало небольшими островками. В воздухе черной метелью носилась копоть, мокрая, оседала на лица, на плечи.

Я вошел в помещение сельсовета. Прокофий включил фонарь. Негустой и тонкий луч пробежал по лавкам, по столу, скользнул по углам. На полу лежали убитые немецкие офицеры, валялись полевые сумки, бумаги, карты, к порогу была отброшена рация. Чертыханов направил луч фонаря вверх, нашел лампу с разбитым стеклом и зажег ее. Фитилек горел тускло и неуверенно. При свете как бы ощутимее запахло дымом, кислым и приторным. Стекла вылетели вместе с рамами, стол расколот надвое, скамьи валялись вверх ножками, а из печки взрывной волной вырвало несколько кирпичей, они еще хранили тепло: печь на ночь натопили, грели чайник, он остался целым, полным теплого кофе...

Бойцы вынесли из помещения убитых. Бумаги, сумки, карты собрали, и я ждал, когда прибудет лейтенант Тропинин, чтобы просмотреть документы.

Первыми пришли командир третьей роты Кащанов и старший лейтенант Чигинцев. Потом появились Астапов и Скнига. Подъехал со своим обозом лейтенант Тропинин. Последними пришли лейтенант Рогов и комиссар Браслетов. За ними привели группу пленных.

Я приказал разыскать сержанта Мартынова.

Чертыханов нашел коробку со свечами и, расставив их на столе рядком, зажег. Стало светло.

- Занавесьте окна, - сказал я. Их кое-как заткнули валявшимися на полу шинелями, мешками, заставили досками.

- Бойцы наши вели себя геройски. Будем представлять к награде. Как ты считаешь, комбат? - спросил Браслетов.

- Обязательно. Составь список. А когда будешь писать бумаги для награждения, не забудь учесть предыдущие бои: в лесу с парашютистами и под Тарусой.

- Сделаю, - ответил Браслетов. Он взял со стола две свечи, поставил их на подоконник, аккуратно разложил лист бумаги, но писать не стал, с беспокойством потер лоб. - Список составить успеем... - Вернулся к столу, сел. - Как закрепиться здесь прочнее, вот о чем надо думать в первую очередь.

В комнату, пригибаясь, чтобы не удариться головой о косяк двери, широко шагнул через порог сержант Мартынов. На голове белела свежая повязка.

- Вот он, герой, - сказал я Браслетову. - С него и начинай список.

- Не знаю, герой я или не герой, но в своем деле кое-что смыслю, ответил Мартынов. - Вызывали, товарищ капитан?

- Что это, новая прибавилась? - спросил я, указывая на повязку.

- Старую перевязали.

- Отдыхать не придется, сержант, - сказал я ему.

Туго сведя брови, Мартынов мрачно посмотрел на меня, на командиров, сидящих за столом, а в уголках его губ теплилась улыбка.

- Во время боя вызывают не для того, чтобы предлагать отдых.

- У нас нет связи со своими, - сказал я. - И далеко ли отсюда наши войска, не знаем. А нам во что бы то ни стало надо связаться с ближайшей от нас частью.

- Когда нужно выехать? - спросил Мартынов.

- Сейчас же.

16

Как выяснилось, ночным налетом наш батальон разгромил два батальона пехотного полка "Гауптман". По предварительным подсчетам, было убито более двухсот солдат и офицеров. Тридцать семь человек захвачено в плен. Среди пленных находился и командир первого батальона капитан Непелинг. Я приказал привести его. Я любил разговаривать с пленными. Мне хотелось разгадать тайны чужой души, такой жестокой и равнодушной к страданиям других.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии