Берегите солнце

- Нашли время... и место. - Я пристально взглянул ему в лицо, и он, круто повернувшись, шагая спиной вперед, крикнул:

- Запевай!

Приказ этот показался бойцам нелепым и неуместным, и кто-то предложил:

- Покажите пример, товарищ старший лейтенант.

Чигинцев, свирепея, крикнул еще громче:

- Запевай!

Песни не последовало. Старший лейтенант растерянно покосился на меня, как бы спрашивая: "Видали?"

Я кивнул Чертыханову. Ефрейтор, приотстав от нас, присоединился к первым рядам и, чеканя шаг, запел хрипловато и громко: "И от тайги до британских морей Армия Красная всех сильней!"

Странновато и по-новому звучали эти слова в столь сложной и неподходящей обстановке. Но в тоне песни, подхваченной сотней голосов, так некстати зазвучавшей на дороге, по которой брели беженцы, неслись, подпрыгивая на рытвинах, грузовики, звучал вызов врагу, презрение к нему, убежденность в том, что Красная Армия, несмотря ни на что, действительно сильнее всех.

4

Последние два часа перед привалом мы двигались в темноте. Сумерки легли на дорогу как-то сразу, точно внезапно выкатились, клубясь вместе с сырым туманом, из леса, вскоре соединились с водянистыми тучами неба и наглухо заслонили свет. Наступил октябрьский осенний вечер с резкими и злыми порывами ветра; ветер приносил редкие капли дождя и кисловатый запах опавшей листвы и грибов...

Перед Подольском я остановил батальон: люди устали и проголодались. Они устали не столько от скорого и нелегкого перехода, сколько от того впечатления, которое производила дорога.

По шоссе и его обочинам медленно, горестно и устало брели беженцы. Видно было, что многие из них шли издалека: из-под Курска, Орла, Тулы. Несмотря на усталость и лишения, эти люди чувствовали себя счастливыми: оторвавшись от родных гнезд раньше других, они успели прийти в Подмосковье, к самой столице - в безопасность. Другие, такие же, как они, были настигнуты в пути немецкими войсками, и им выпала лихая судьба вернуться по домам, в оккупацию, в неволю...

Беженцы торопились. Печать торопливости и тревоги лежала на лицах, ощущалась во всех действиях людей.

В дороге их обстреливали с самолетов. Раненых они оставляли в попутных деревнях, убитых хоронили на первых попавшихся погостах, а то и прямо в чужом и пустынном поле... Утомленные лошади едва везли подводы со скарбом, с женщинами, ребятишками. Если падала лошадь, впрягались в повозки люди. По опушкам вдоль дороги старики, подростки и девчонки гнали скот, целые стада колхозных коров, свиней, овец...

Беженцев обгоняли грузовики с ранеными бойцами, а к фронту, гремя на выбоинах, мчались машины с боеприпасами. Шоферы нещадно матерились, если беженцы со своими возами забивали проезжую часть и приостанавливали движение.

Бойцы нашего батальона, видя этих людей, с таким упорством уходящих на восток, понимали, какая страшная, дьявольски беспощадная сила накатывалась на нас, подступая к самому сердцу страны...

Батальон остановился. Ветер понес вдоль дороги дымок походных кухонь и вкусный запах горячей пищи. Бойцы, гремя котелками, выстраивались в длинные очереди, из-под полы светились фонарики; получив порцию, отодвигались в полумглу, садились прямо на дорогу, спустив ноги в кювет, ужинали...

Я прошел к штабной машине, отыскал лейтенанта Тропинина, велел пригласить комиссара Браслетова, который двигался с третьей ротой, замыкая колонну.

Мы залезли в кузов, накрылись брезентом, и Тропинин включил фонарик. Круглое световое пятно резко выступило на карте. Лейтенант докладывал свои соображения о дальнейшем движении батальона: двигаться проселочной дорогой параллельно основному шоссе, чтобы избежать налетов вражеской авиации. Использовать для марша ночное время.

Доводы Тропинина показались мне убедительными.

Командиры рот тоже согласились с предложением лейтенанта, и мы вскоре разошлись: надо было торопиться.

Мы продвигались спешным маршем, в тревожных шорохах, в настороженной темени, дорога и ночью шила лихорадочной жизнью, учащенно пульсируя... В опустевшем прифронтовом Подольске, как только выбрались на крутую гору, грянула еще раз лихая и отчаянная песня бойцов первой роты. Удивленные патрульные, забежав вперед колонны, осветили меня и Чигинцева фонариками, и один из них, полный и мордастый, проговорил с насмешкой:

- Помирать - так с песней, да?

- Почему же помирать? - спросил я, отстраняя их с пути.

За городом отчетливее стали заметны зарева пожаров. Они дрожали над землей, то затихая, то разгораясь вновь, накаляя небо до щемящей душу красноты.

На ночлег остановились неподалеку от небольшой деревушки, в лесу. Бойцы, наскоро наломав еловых веток на подстилку, валились и засыпали. Чертыханов откуда-то притащил брезент, шуршал им, расстилая.

- Ложитесь, товарищ капитан, - сказал он вполголоса. - А то не успеете отдохнуть. Дождь пойдет - не беда, есть чем укрыться.

- Ты ложись, спи, а я отлучусь ненадолго.

Прокофий тотчас вскочил и молча пошел впереди меня.

- Вы плутать будете в темноте, а я знаю, где они находятся, - сказал он, отгадав мое намерение. - Идите за мной.