Берегись вурдалака

Кончина основателя и главы банка «Шушекс» Ивана Владимировича Шушакова отнюдь не означала кончину самого банка. И, как бы закрепляя преемственность, собрание акционеров единодушно избрало новым главой банка дочку покойного Ольгу Ивановну, а управляющим — Григория Алексеевича Семенова, который был правой рукой Ивана Владимировича с самого основания «Шушекса». Таким образом, не оправдались пессимистические прогнозы Григория Алексеевича о неких мафиозных силах, желающих прибрать банк к рукам и оттеснить всех соратников Шушакова.

По такому случаю Ольга Ивановна устроила у себя в особняке небольшую корпоративную вечеринку — задавать настоящие приемы было бы не совсем удобно после недавней подозрительной смерти отца и столь же подозрительного исчезновения матери.

Званы были только ближайшие друзья и самые верные сотрудники банка. Получила приглашение и Надежда Заметельская, но она с благодарностью отказалась, так как именно в этот вечер собиралась присутствовать на репетиции самодеятельного театра и интервьюировать его руководителя Святослава Иваныча. Впрочем, это больше выглядело отговоркой, так как Герхард Бернгардович Мюллер, занятый в «Ревизоре» в роли доктора Гибнера, после репетиции на вечеринку успел, хотя и не к самому началу.

Когда Герхард Бернгардович явился, ему тут же, по старинному русскому обычаю, налили штрафную чарочку. Потом еще одну — чтобы не хромал. Затем третью, потому что Бог Троицу любит. Потом четвертую, ибо даже лошадь на трех ногах не ходит. Словом, через каких-то пол часа господин Мюллер «созрел» для разговора с господином Семеновым, на который никак не мог решиться в официальной обстановке банка.

— Но не о делах, любезнейший Герхард Бернгардович, — весело предостерег его Григорий Алексеевич. — А если о личном, то завсегда пожалуйста.

— О лишном, только о лишном, — говорил Герхард Бернгардович, отводя управляющего в сторонку, к резному мраморному столику.

— Ну, что на душе, дорогой Герхард Бернгардович? — поинтересовался Григорий Алексеевич. — Подозреваю, влюбились-таки в какую-нибудь нашу дивчину и меня в свахи зовете? Говорил же я — мы вас женим, непременно женим!

— О найн, Григори Алексеевитш, дело есть совсем другое, — досадливо поморщился Мюллер. — Я отшень хорошо понимать чувство юмор и высоко оцениль ваш гроссе сатирически писатель Гоголь, но у все есть свой дер лимит!

— Простите, о чем вы? — встряхнул кудрями Семенов, словно бы пытаясь освободиться от легкого шампанского куража.

Герхард Бернгардович открыл дипломат, с которым никогда не расставался, и выложил на стол несколько конвертов:

— Снова какой-то дер шутник делает мне провокацион на едолюдство.

Григорий Алексеевич извлек из первого попавшегося конверта послание и с чувством зачитал:

— «Дорогой Герхард Бернгардович! Всякий раз, когда я встречаю Вас, в моей душе поднимаются чувства, которые я не в состоянии унять, хотя и понимаю всю их порочность и несбыточность. Я представляю, как вы отрезаете у меня грудь и, подогрев в электропечке, съедаете…» Так-так-так, далее следуют разные анатомически-гастрономические подробности, — усмехнулся Григорий Алкесеевич, пробежав письмо. — Ага, «…простите мне мою откровенность и примите уверения в высоком уважении, ваша Н.З.»

— Ну и што вы, Григори Алексеитш, мошете на это сказать? — спросил Мюллер, искоса глядя на Семенова.

— М-да, если это шутка, то не очень удачная, — согласился Григорий Алексеевич, стараясь не обидеть собеседника недостаточной серьезностью, с которой он воспринял эти письма. — Как я понял, послания пришли по внутрибанковской почте, значит, писал кто-то из своих. Н.З., Н.З… Ольга Ивановна, — возвысил он голос, — как бы вы расшифровали сокращение «Н.З.»?

— Неприкосновенный запас, — откликнулась хозяйка, которая в это время в другом конце гостиной занимала гостей, не без гордости показывая им висящее на стене полотно художника Валентина Серова «Девушка с ананасами», которое Иван Владимирович, по его словам, приобрел за штуку баксов у самого Серова.

— Нет-нет, это может быть некая особа, скорее всего женского рода, вхожая в наш банк.

— Что-то я таких не припомню, — чуть подумав, ответила Ольга. — Хотя погодите, вот вам Н.З. — Надежда Заметельская. Ну, московская журналистка, которая…

Григорий Алексеевич громогласно хлопнул себя по лбу:

— Ну конечно, Надежда Заметельская, как я забыл! Ведь сам же выписывал ей пропуск внутрь банка.

— А-а, дас ист та самая фройляйн, который везде ходить и всех спросить? — припомнил Герхард Бернгардович. — Их бин видеть она севодня на репетицион, хотель позфать идти вместе к Олга Ивановна, но она куда-то исчезайть.

— Скажите, Герхард Бернгардович, в ее поведении не было ничего такого, ну, странного, необычного? — пытливо спросил Григорий Алексеевич.

— О, найн, я ничего такое не был замечать, — твердо ответил господин Мюллер. — Мне кажется, это не есть она. То есть, не она хочет, чтобы я ее есть.