Берегись! Сейчас я буду тебя спасать

Сейчас они совершенно не походили на прежних себя и уж точно на тех двоих, что встретились когда-то в Небиолло, уже давно не видимом из иллюминатора.

В темноте лишь сверкали их глаза, у обоих теперь зелёные.

Слышно было только тяжёлое надрывное дыхание.

И будто того мало, словно ниточки между ними натягивались, соединяя крепче и сильнее, выбивая почву из-под ног и притягивая друг к другу, только оба так и стояли, словно не могли найти сил или причин воссоединиться.

Ты или не ты?..

– Кто ты? – медленно, осипшим голосом спросил Глер, а потом в один прыжок оказался рядом с Эммой и вцепился в её короткие волосы. Стянул фуражку, убрал пряди с лица и, будто надеясь, что это лишь парик, потянул вниз. Эмма зашипела, помотала головой.

– Это я, – тихо ответила она.

Не сдержавшись, Эмма гладила его лицо самыми кончиками пальцев и то и дело всхлипывала уже не от боли в голове, а от боли в груди.

Она видела, какие печальные стали глаза Глера, как он полон надежды, что сказанное ею – правда, как боится понять, что это всё жуткая и несправедливая игра его воображения.

Но кончики её пальцев, голос, взгляд не лгут.

– Это я, Глер. Я – Эмма, твоя Эмма. Эммоджен Гри. Эмма Гриджо. Дженни. Чёрт знает кто ещё, и вот, наконец, Ларс Сэддиданс…

– Эмма? – нахмурился Глер и на секунду сердце несчастной влюблённой пропустило удар. Она решила, что он её не узнаёт, решила, что всё, ради чего старалась, бессмысленно.

Он ничего не помнит?

Забыл её?

Это не Глер?

– Эмма? – произнёс он, таким вопросительным тоном, от которого её сердце снова зазвенело от болезненной остановки.

– Глер, Глер, – зашептала она, держа его лицо в ладонях и уже целуя его щёки без зазрения совести, без сомнений, что какой-то мальчишка-матрос пристаёт к доверенному лицу капитана в его каюте.

Последнее, в чём Эмма могла усомниться, это то, что Глер всерьёз считает, что перед ним пацан Ларс Сэддиданс.

– Эмма, – и Глер прижался к её лбу своим, дыша теперь одним воздухом и почти касаясь её губ. Она выдохнула, засмеялась и почувствовала его крепкие руки на своей талии, спине. Он её обнимал.

Впервые за все эти месяцы он! её! обнимал…

И как же было чертовски хорошо, как же было жарко внутри от этих объятий, так что голова шла кругом и каюта растаяла, будто её и не было.

Эмма шептала что-то, а Глер не понимал, и уже спустя несколько секунд встряхнул её:

– Что происходит?

Она огляделась по сторонам и захохотала, Глер тут же прижал к её губам палец, строжась.

– Тише… Женщина на корабле к беде, милая, – и снова прижал к себе Эмму, не дожидаясь ответа на собственный вопрос.

Вокруг них творилась магия, которая оказалась такой естественной спутницей в секунду счастья. Эмма бездумно нашептала несколько молитв, и всё заволокло туманом, запечатало каюту и оградило их от целого мира. Стало теплее, запахло листвой и кострами, а не морем и грязью.

– Я колдую. Я теперь волшебница, – она сверкнула в темноте своими глазами-изумрудами, и будто того и ждал Глер, со стоном прижался к ней сильнее и поцеловал.

Целовал с жадностью и сквозящими в каждом движении любовью, страстью и безумием. С такой невероятной тоской. Он скучал куда больше, чем она даже могла представить. Куда больше, чем сам думал, потому что эти месяцы вдали были трудными и суетными, и так мало было времени отдавать себе отчёт, сколь глубоко зашли душевные терзания.

Но руки и губы Глера Эмму помнили и даже не мечтали больше снова коснуться.

Она без корсета, без своих безумных волос, без юбок.

Так близко, что можно с ума сойти, потому что не нужно гадать, какая у неё талия и какие ноги, как она легка и тонка. Можно видеть её всю, особенно если скинуть этот ужасный мужской камзол, наверняка новёхонький и оттого ужасно подозрительный.

И обнимать крепко, чувствуя, какая она тёплая и как доверяет ему, Глеру, потому что не исчезла, не погибла, не осталась в доме отца, не испугалась.

– Что ты… что ты делаешь тут, – спросил он, отрываясь от её губ и понимая, что не может не смотреть на них теперь.

– Где твои волосы, где твои… глаза…

– Не нравлюсь? – спросила Эмма без горечи и разочарования, она и хотела услышать ответ, и понимала, каким он будет.

– Разве это важно, – и Глер снова её поцеловал. – Останови меня, потому что сейчас не время и не место… Я веду себя… как животное, недостойное тебя.

– А я так скучала, что сама стала… – она покраснела, потому что почувствовала пальцы Глера на собственной талии, да ещё и представила, что собиралась сказать. – Я же твоя жена, я…

– Он не успел? Ты… не успела, – Глер отпрянул, глядя ей в глаза.

Узнавая Эмму и не узнавая. Она была совсем другой и в тоже время так похожа, даже лучше прежнего, будто сняла наконец все свои дурацкие маски.

– Что ты, о чём ты? – она повисла на его шее, мечтая отпустить ноги и остаться так навсегда. Остаться его частью и больше не разлучаться.

Он расстегнул на ней рубашку, что было уже совершенно неприлично, и её ничего вовсе не скрывало, кроме бинтов, перетягивающих грудь.