Берегись! Сейчас я буду тебя спасать

Его лицо стало более худым, а руки более мощными. Он оброс, ещё больше укоротил волосы, и теперь несколько прядей падали на лицо.

Он больше не носил своего хвоста, вместо этого собирал половину на макушке в узел, как делали это почти все на борту. Он выглядел таким уверенным, таким пугающим, что Эмма совсем по-женски ахнула, а Глер медленно покачал головой из стороны в сторону.

– Тёзка, – кивнула Эмма, сглотнув вязкую слюну и записала его имя на листке.

А вы?..

– Ларс Сэддиданс.

Глер кивнул и отошёл. А каждый шаг от Эммы будто ломал ей кости.

Она хотела, чтобы неловкая беседа длилась чуть дольше вечности.

– Эт кто велел? – сбил Эмму боцман.

– Да… там… сказали…

– Ну ла-адно. Принесёшь потом.

«Принесу», – про себя ответила Эмма, так и не раскрыв рта, и машинально продолжила писать фамилии.

Глава про жаркие встречи

«Гордость Танната» отчалила от порта спустя ещё пять часов, которые Эмма мучительно страдала, принимая продукты на кухне.

Она хорошо писала, и это сочли за величайшее благо, почти исключительный талант. В итоге дочка графа Гриджо, да ещё и имеющая два высших образования, считала тюки с крупой и солёным мясом, писала их в грязные книги и втолковывала коку, что три плюс восемь – это не двенадцать!

При том что руки её непрестанно дрожали, а сердце обливалось кровью, выходило споро и ловко. Эмме это почти нравилось. Новая жизнь, новое занятие. Удивительно приятно оказаться при деле, а ещё приятнее оказаться своей в компании мужчин, которые и не думают сально шутить и пялиться. Нет. Они видят мальчишку.

– … и я ей грю, ну что. Пошли ко мине, дамочка?

– А она? – спросила Эмма.

История про некую жену трактирщика, рассказанная старшим матросом по клички Шницель, даже казалась интересной после того, как кок Бернард почти три четверти часа трепался о своей подагре и винил во всём проклятущих хозяев, которые не наказывали за кражу вина из погребов.

– Тык пшла! Натурально прям. И вот поднимает она юбки… – задохнулся от смеха. – А та-ам…

И Шницель чуть не повалился на бок, но его удержал Бернард, а Эмма еле сдержала тонкий девичий смех, боясь себя выдать.

Договорить Шницелю не дали, к счастью или к сожалению, потому что на пороге появился Глер и строго посмотрел на мужчин.

– Шницель! Мне кажется, или ты должен был заняться тряпками на палубе?

Шницель подмигнул Эмме, Бернарду и хохоча ушёл, так не дорассказав историю про юбки жены трактирщика. Впрочем, Эмме уже и не было это особенно интересно. Она во все глаза смотрела на Глера, боясь при этом выглядеть «влюблённым мальчишкой». Дыхания не хватало, а он не делал жизнь проще, сверля несчастную взглядом.

– Пошли за мной, пацан, – велел Глер.

Эмма кивнула, вручила коку записи и бросилась на выход, так что чуть было не споткнулась и не расшибла нос, но Глер… схватил за шиворот, как котёнка, и без лишних сантиментов поставил на ноги.

– Я… простите, – шепнула Эмма, оказавшись с Глером нос к носу.

– Прощаю.

– Э, Ларс, куда пацана тащишь? Стащил чего? – подмигнул боцман, проходя мимо.

– Нет, пацан пишет шустро, а мне надо бы кое-что переписать.

– Есть тако-ое! – усмехнулся боцман. – Ну его не задерживай. У нас там, оказывается, для таких грамотеев работёнки накопилось. Взяли картографа, а он шельмец ничерта прочитать не может. Грит я по сторонам света, по ветру, по тому, по сему, а карту прочитать – никак. Ну это ль ни хохма?

– Ага, – и Глер потащил Эмму дальше, она только и успела пикнуть.

– Не боись, матрос! – хохотнул боцман. – Ларс наш из городских. Больно не бьёт!

И с равнодушным лицом отвернулся, продолжив свой путь по палубе.

«Больно не бьёт?..»

Ледяным потом окатило всё тело, даром что без корсета и бесконечных юбок, только и обыкновенная рубашка вдруг показалась тесной и жаркой.

«Что с ним? Он же… узнал меня?..»

Но Глер тащил дальше, пока они не добрались до каюты, одной из немногих на всём корабле.

– Какая честь, сэр, – пробормотала Эмма, когда её грубо впихнули в каюту. Грязную, крошечную, но отдельную. Роскошь! Ей предстояло, судя по слухам, спать в гамаке, да ещё вероятно под открытым небом.

Между сном в грязном, душном помещении трюма, где по соседству будет толпа мужчин не самых свежих на вид и уж точно не сдерживающих свои физические порывы и сном на сложенных парусах, Эмма выбрала второе, уступив свой гамак Шницелю.

Каюта Глера была на одного, да вторая койка бы и не поместилась. Всё деревянное, чёрное, крошечный стол, заваленный картами, и грязная шкура на полу, будто остаток невиданного шика – ковра.

Эмма влетела в это помещение пулей, даже споткнулась о шкуру и навалилась на стол животом, а пока разворачивалась, ловя равновесие, чему мешала качка, Глер уже запер входную дверь.

Они стояли в тёмной крошечной каюте, не больше каморки для швабр и значительно меньше того чердака на границе Нардина и Норта. Тот чердак был, кажется, вечность назад, в другой жизни, где Эмма была настоящей принцессой, хоть уже и перевоспитанной, а Глер был настоящим героем, хоть и лишившимся коня.