Берегись ястреба. На острие меча

Фальконер, скорее что–то почувствовав, чем увидев, быстро повернулся и взглянул на мальчика и птицу. Неясные очертания колебались, заслоняли друг друга, временами отчётливее становилась новая птица, иногда сокол. Должно быть, между ними шла борьба, одна жизненная сила подавляла другую, более слабую.

Алон переложил птицу поудобнее, ближе придвинулся к Тирте. Она попыталась набраться сил, отогнать боль, прояснить сознание. Может быть, сейчас последует какое–то действие. Оно вряд ли спасёт их, но приведёт к выполнению обета. Одного хранения недостаточно, хотя род Ястреба продолжал хранить сокровище вплоть до своего последнего представителя. Должно быть сделано что–то ещё. События вышли из–под контроля, но Тьма пока не победила. Может, фальконер заподозрил существование какой–то новой, неведомой опасности? Потому что он провёл мечом над Тиртой, потом направил на птицу.

Шар на рукояти вспыхнул, волны света окутали птицу. И она окончательно оформилась, стала целой, завершённой, не мёртвой, но полной жизни. Этот вид был совершенно неизвестен Тирте. Птица открыла клюв, и раздался крик, яростный, как крик сокола, но всё–таки другой, ещё более дикий. Голова на длинной шее качнулась, острый клюв ударил Алона по пальцам, ударил, но кожу не разорвал. Птица под невероятным углом выгнула шею и посмотрела на мальчика.

Больше она не стала его клевать, но расправила крылья, и Алон выпустил её. Она взлетела и опустилась на ларец, который Тирта по–прежнему сжимала онемевшими пальцами. Потом снова выгнула шею, приблизив свои глаза в кругах перьев к глазам девушки.

И заговорила — не крик и не щебет, но настоящее слово. Тирта слышала, что птиц можно научить подражать человеческой речи. Но это было не подражание. Сокол общался с ними трелями, которые мог понять только фальконер, но эта птица, возникшая в смерти другой, произнесла различимое всеми слово.

— Найнутра…

И в сознании Тирты, где боль боролась с необходимостью держаться, всплыло воспоминание. Где она слышала это слово? В Лормте, в своих многочисленных странствиях? Нет, это что–то другое, может быть, память крови, переходящая от поколения к поколению. Память тех, кто носил знак Ястреба и сохранял веру в нечто значительное, больше любого мужчины и женщины.

Боль взметнулась гневным пламенем, окутавшим Тирту с ног до головы, и она поняла, что это пламя порождается не только её телом. Это знак Силы, которая враждебна всему существующему. Говорят, некогда существовали Великие, которые оставили человечество далеко позади и которые впоследствии почти не имели контактов с людьми. Этот огонь… а в нём промелькнуло невероятно прекрасное лицо… всё это страшно далеко. Но глаза на этом лице по–прежнему жили, глядя на них троих, оценивая, прежде чем вынести приговор. Мудрецы рассказывали о посвященных, которые не принадлежат ни Тьме, ни Свету, которые уклонились от борьбы за власть, чтобы заняться поиском необычных и странных знаний. В этом лице Тирта не почувствовала Тьмы, но не чувствовала и Света. И лицо это продолжало жить в её сознании, и Тирта была уверена, что пронесёт его с собой до смерти. До такого существа не дойдёт никакая мольба.

Или…

Обет! Не оно наложило на неё обет? Не существовала ли в прошлом связь между владеющими Великой Силой и родом Ястреба? Если это так, она может попросить помощи — не ради себя, а ради этих двоих. Тирта постаралась сформулировать свою просьбу, последнюю мольбу верного слуги, которому нельзя отказать.

Лицо, которое она видела, не изменилось, по–прежнему выражая только понимание и оценку. Тирта испытала новую боль, руки у неё окончательно онемели, а остальное тело превратилось в инструмент пытки.

Пальцы её скользнули по бокам ларца, тщетно пытаясь отыскать замок. Однако никакого замка нащупать она не смогла, а зрение ей отказывало. Она даже не могла поднять голову, чтобы рассмотреть то, что держит. Она не должна передавать это в другие руки! Птица по–прежнему сидела на ларце, раскинув крылья, словно пытаясь скрыть его. Тирта неожиданно осознала, что не чувствует прикосновения перьев птицы. Иллюзия? Но Алон больше не держал умирающего сокола, тот исчез.

— Найнутра! — птица вытянула шею и голову так, что они образовали одну прямую линию, и нацелила клюв на тёмную крышу. Она призывала, она явно призывала! Но кто же может добраться до них, кроме тех, кто бродит снаружи, не зная тайны двери?

Из четырёх углов потолка потайной комнаты вырвалось алое пламя. Между этими яростными языками закипел воздух, словно втягивая в себя пыль, накопившуюся за все эти годы, вращаясь, смешиваясь, становясь вполне материальным. Этот водоворот сосредоточился над Тиртой, обретая видимые очертания. Она увидела меч, с длинным лезвием, с простой серой рукоятью. Этот меч не принадлежал миру людей, он из Тени.