Берег загадок

Он прилег на ковер, сунув под голову подушку: решил забыть об этом неприятном собрании. Сон придет — все заботы и тревоги снимет. Но стоило ему зажмуриться, как перед глазами опять появился берег Амударьи, заросший дженгелями.

Загрустил Ашир-ага от воспоминаний. Встал с ковра, отправился чай вскипятить. Вскипятил, заварил, сел пить — и опять прошлое как из зеркала смотрит. Тогда он телевизор включил. Балет на экране. Приятная музыка и балерина в белом. Немножко оттаяло сердце, но тут городская программа новостей. Её Ашир-ага никогда не пропускал. Уселся поудобнее, локтем о колено оперся, пиалку поднес к губам. Отхлебывает чай и смотрит внимательно. Сменяются кадры и вот — президиум собрания и Ашир-ага за столом. Улыбается жалко, по сторонам смотрит, словно помощи ищет... И этот негодник в куртке на трибуне, рукой машет... А вот и зал: одни смеются, другие морщатся. В дикторском тексте, конечно, ничего предосудительного Ашир-ага не усмотрел. Просто сообщение о том, что состоялось собрание Общества охраны природы. Но телекадры окончательно «выбили из седла» старого мергена. Поставил он на сачак пиалу и закачал головой: «Как же теперь людям в глаза смотреть? Теперь придется каждому встречному-поперечному объяснения давать... «Извините, мол, уважаемые, но тот мальчишка болтает с трибуны не то, что следует»

Если уж говорить об уничтоженных животных, то начинать разговор надо с усатого Пермана, — подумал с иронией Ашир-ага. — Властный был человек и деятельный. Приехав с войны, сменил он Набат-дайзу и за два года навел в колхозе полный порядок. Ферма появилась, конюшня пополнилась скаковыми лошадями, овощи на базар колхозники повезли. Но и гостей прибавилось в селе. Чуть ли не каждый день к Перману люди из города заглядывали, в шляпах и макинтошах. Пили, шашлыки жарили, на охоту ездили с председателем. Три «виллиса» приобрел для правления Перман. Иногда сразу на трех выезжал с гостями поохотиться на джейранов...

Вспомнил Ашир-ага о первой ночной охоте на такырах. Неслись с зажженными фарами, обходя стадо джейранов слева, и палили из ружей по беззащитным животным. К утру, когда стащили всех застрелянных джейранов в кучу, получилась целая горка туш. Перман счастливо похохатывал и приговаривал: «Говорят, Тимур из черепов башни строил. Мы тоже могли бы! Не так ли? Но нам не надо башен. Мы заложим это мясо в котлы. Верно, снайпер Ашир?» — «Нет, не верно, — возразил Ашир. — Это была не охота, а мясорубка. Вы ожесточились, Перман-ага, на войне до неузнаваемости! Вы потеряли уважение к родной природе. Разве так можно?» Перман похмыкал, поулыбался сердито, раза три носком сапога песок ковырнул и отошел от Ашира. Больше его на ночные охоты не приглашал. Назначил бригадиром хромого Егора, а позднее, в отместку Аширу, сына его, Байлы в охотники «записал». Мальчишка сначала тайком выезжал с председательской ватагой на такыры, а потом обнаглел, дерзить стал, отец ему не помеха... Однажды, когда Байлы привез домой с охоты двух застреленных джейранов, Ашир прогнал его со двора. Крикнул вслед: «Иди к своему кровожадному Перману!» — «Ну и пойду!» — отозвался Байлы...

В сорок седьмом, кажется, а может, чуть позже, Егора и Байлы задержали в песках егеря. Отобрали у них больше двадцати джейраньих туш. Дело передали в суд. Браконьерами заинтересовался райисполком: вызвали на беседу председателя Пермана. К вечеру вернулся он с проработки, и собрание сразу в клубе назначил. Сошлись сельчане. Долго вели толки о том, как охотиться и пришли к выводу, что надо брать пример с Ашира: честнее охотника в селе нет. «Ну что ж, если так, то будем брать пример с Ашира», — согласился Перман.