Среди сельчан все чаще стали раздаваться голоса: «Не пора ли бродячую собаку свести на живодерню? Проходу детям не дает». Мы с тревогой понимали, что над Джучи собирается гроза, но помочь ему ничем не могли.
Помню, было около девяти утра, шли мы в школу и еще издали у опустевшего двора учителя увидели толпу. Женщины возмущенно шумели и бросали через изгородь камни, но войти во двор никто не решался. Мы прибавили шагу, потом побежали. Эзиз, не обращая внимания на столпившихся, распахнул калитку и влетел во двор. Джучи лежал возле конуры. В лапах у него была буханка хлеба. За оградой кто-то возмущенно выкрикивал:
— Налетел шальной на девочку, рявкнул, а та испугалась и уронила хлеб... Трех человек без хлеба оставил!
Эзиз решительно подошел к Джучи, нагнулся, хотел вырвать у него хлеб, но не тут-то было. Пес оскалил пасть, шерсть у него встала дыбом. Эзиз испуганно попятился, и в это время во двор вбежал щуплый, сгорбленный старичок с двухстволкой. От гнева он раскраснелся, как рак, борода и руки его дрожали. Он вскинул ружье.
— Чары-ага! Яшули, не стреляйте! Он не виноват... С голода. Не убивайте, яшули!.. — Эзиз встал на колени, растопырил руки.
Старик оттолкнул Эзиза. Грянул выстрел. Джучи взвизгнул и рыча заметался по двору. В калитку он выскочить не мог, возле нее толпились люди. Чары-ага вновь вскинул ружье, но в это время на ствол ружья легла рука чабана.
— Не надо, Чары , — тихо сказал он. — Не надо.
Джучи вскочил на конуру и перемахнул через забор. Пулей он пролетел по улице и скрылся в саксаульном леске, что подступал к селению с северной стороны.
Чабан Эргеш сел на коня и поспешно уехал...
Была середина лета. Дом и двор бывшего школьного директора заметало пылью. Еще в пору дождей кто-то выломал в доме полы, двери и окна с рамами. В одичалых комнатах хозяйничал ветер. Когда негде было спрятаться от жары, мы забирались в этот дом, играли там в ножички и альчики. Огульнязик ни разу не наведалась к своему старому очагу. В соседнем селении она работала воспитательницей детского сада — разъезжать некогда.
Как-то днем, по обыкновению, мы забрались в опустевший дом и стали играть. Мой альчик вылетел во двор. Я пошел за ним и вдруг... Джучи! Пес изможденный и худой, — кожа да кости, — лежал у конуры. Увидел меня, слабо заскулил. Я позвал мальчишек. Гурьбой мы подскочили к Джучи, стали его рассматривать. Он был изранен. На шее и под лопатками сквозь шерсть виднелись рубцы.
Мы напоили Джучи водой, принесли, сколько могли, еды. Никто из нас не заметил, как во двор вошел чабан Эргеш. Послышался его голос.
— Значит, жив остался... На старое пепелище вернулся, — сказал он обрадованно, подходя к Джучи. Чабан нагнулся и потрепал пса за холку. — С двумя волками расправился и сам пострадал. Овец спас. Молодец, дружище!
— Так он у вас в отаре? — удивленно воскликнул Эзиз. Чабан кивнул, распрямился и посмотрел в глаза Эзизу:
— Это ты его от свинца заслонял? Так вот, если тебе не в тягость, присматривай за Джучи, пока окончательно не выздоровеет. Чем кормить? Колхозным хлебом. Ему паек полагается. В конце месяца я приду за ним.
Эзиз заулыбался. Чабан попрощался и ушел. Спустя час или два приковылял Чары-ага с хурджуном и старой закопченной чашкой. Он принес ячменной муки пополам с отрубями. Тотчас же разожгли костерчик и сварили похлебку. Пока она остывала, Чары-ага рассудительно говорил:
— Да разве я поднял бы ружье на собаку!.. Война. А то никогда бы я такого не сделал.
Скоро пес выправился. Шерсть его стала гладкой, в глазах появился задорный блеск, только следы волчьих зубов напоминали о жестокой схватке. Он везде бегал с нами, а когда мы были на уроках, терпеливо лежал под окном нашего класса. Теперь друзьями Джучи были все мальчишки. О своей прежней привычке — силой отбирать хлеб — он давно забыл, да и не было теперь нужды в этом. Мы с печалью вспоминали, что скоро приедет с пастбища чабан и заберет Джучи с собой в пустыню...
Надолго запомнился мне этот день. После уроков мы выбежали во двор, стали искать своего четвероногого друга, а он как сквозь землю провалился: ни во дворе школы, ни за сараями не смогли отыскать. Внезапное исчезновение Джучи насторожило нас. Если и дома его нет, значит опять какая-нибудь беда приключилась. Побежали в заброшенный двор. Эзиз перелез через дувал и остолбенел от неожиданности. И я удивился — откуда он взялся — высокий худой мужчина с глубоким шрамом на левой щеке, и с пустым рукавом, подоткнутым под солдатский ремень. Это был наш бывший директор и учитель. Он сидел на кирпиче, склонив голову, и задумчиво гладил Джучи. А тот, положив свою морду ему на колени, жалобно взвизгивал, словно жаловался.
Мы бестолково топтались на месте, не решаясь подойти. Учитель выпрямился и увидел нас.
— Ну, ну, подходите, чего испугались! — сказал он.