Берег варваров

На самом деле этот рассказ занял у Холлингсворта еще больше времени. Речь шла об одном старом друге обсуждаемого нами уроженца Балкан. Они дружили много лет и неоднократно вместе работали. Этого человека отправили на задание в столицу той самой средиземноморской страны, где уже некоторое время действовал наш главный герой. Задание тот человек получил со своей родины, как сказал Холлингсворт, и по его же словам выходило, что это задание было очень важным. Тем не менее не успел он пробыть в столице и двух недель, как все его знакомые заметили, что с ним творится что-то неладное. Он постоянно пил, он, человек, который раньше практически не притрагивался к спиртному. Его руки дрожали, руки человека со стальными нервами, ветерана другой гражданской войны. Он изменился даже внешне, причем настолько, что даже вся его старая одежда перестала ему подходить. В общем, задание свое он выполнил и вернулся в гостиничный номер, где и просидел безвылазно три дня. Он никого не принимал, ни с кем не общался и лишь потреблял спиртное в огромных количествах. Вскоре для него передали паспорт, по которому он мог уехать обратно на восток, он же взял и переслал этот паспорт по почте своему балканскому другу, находившемуся в том же городе. Естественно, друг пришел к нему, и они — о чем с превеликим наслаждением в голосе поведал нам Холлингсворт, — как и в предыдущем случае, проговорили несколько часов кряду. Более того, судя по всему, они крепко поспорили. «Это мы и есть главные саботажники революции, — говорил старый друг, — мы сами пожрали самих себя. Мы не смогли устоять перед искушениями. Ложь погубила нас. Вот ты, например, помнишь о том, что равенство — это буржуазный лозунг и принцип? Мы ведь сами установили себе сдельные условия оплаты за революционную работу и стали зарабатывать столько, что наши жены ходят в мехах с головы до пят. В общем, мы набросали дерьма в молоко и яда в мед. Мы отбросили социализм на сто лет назад. Ты же сам понимаешь, что социалистическая мораль умерла, и, как я понимаю, это то самое острие иглы, на котором могут плясать только бесплотные, невесомые ангелы, но никак не та ложь, которую мы наворотили вокруг революции и самих себя». Вот так они и спорили, впрочем, точнее будет сказать — так говорил старый друг, а в конце концов он вдруг заявил, что не собирается возвращаться на родину, если его не заставят сделать это силой. В общем-то, он попросту просил своего балканского друга, чтобы тот применил силу и заставил его уехать.

— Разговор кончился тем, — сказал Холлингсворт, — что наш балканский знакомый убил своего старого друга-идеалиста. И это, повторюсь, так же выбивается из общей линии его поведения. Вы понимаете, что он этим поступком превысил свои полномочия. Ему было приказано лишь передать ДРУГУ паспорт, а расправиться с ним должен был кто-то другой.

— Я бы сказал, — заявил вдруг Маклеод, лицо которого к этому времени успело настолько осунуться, что казалось, кожа просто обтянула его челюсти и скулы, — человек, который ведет себя таким образом, скорее всего, потерял доверие начальства. Мучимый к тому же собственными, раздирающими его сомнениями, он мог решить эту проблему лишь одним способом — взяв на себя исполнение тех обязанностей, которые он теперь опасался поручить своим подчиненным.

— С сожалением вынужден не согласиться с вами, — негромко произнес Холлингсворт. — Дело в том, что я располагаю фактами, убедительно опровергающими данную точку зрения. Этот человек, даже по его собственному признанию, оставался в рядах своей организации до самого конца той неразберихи в Средиземноморском регионе и даже достаточно долгое время после. Есть весьма веские основания предполагать, что он и сейчас является действительным членом этой организации.

— Я — не он, — с отчаянной убежденностью произнес Маклеод.

— Как знать. Вы. например, его защищаете…

— Нет, я пытаюсь объяснить его поступки, — сказал Маклеод и быстрым движением языка стер капельки пота, скопившиеся у него над верхней губой.

— Это вполне возможно, — кивнув, заметил Холлингсворт. — Но вот что интересно: в обоих случаях, перед тем как звучал роковой выстрел, этот человек вел долгие беседы со своими жертвами. Полагаю, что во время этих разговоров произносилось немало любопытного.

На виске Маклеода под тонкой кожей бешено пульсировала жилка.

— А вы полагаете, что эти поступки он совершал хладнокровно?

Холлингсворт был по-прежнему невозмутим.