Берег утопии

ТУРГЕНЕВ. ЧТО поделаешь. Ты же видел, что эти бандиты, Чернышевский с Добролюбовым, сделали с "Современником". Они меня презирают. У меня еще осталось чувство достоинства… Ну, не говоря уже о художественных принципах. А ведь я защищал Чернышевского, помнишь, когда в своей первой статье он вдруг открыл, что нарисованное яблоко нельзя съесть, а значит, искусство - бедный родственник реальной жизни. Я тогда его поддержал. "Да, - говорил я, -да, пусть это бред недоразвитого фанатика, вонючая отрыжка стервятника, ничего не понимающего в искусстве, но, - говорил я, - тут есть нечто, что нельзя оставить без внимания; этот человек почувствовал связь с чем-то насущным в наш век". Я пригласил его на обед. Это его не остановило, и он использовал мой последний рассказ как дубину, которой он меня же и поколотил за то, что герой моего рассказа - нерешительный любовник! Очевидно, это означает, что он либерал. Ах да, вот еще что. Слово "либерал" теперь стало ругательным, как "недоумок" или "лицемер"… Оно означает любого, кто предпочитает мирные реформы насильственной революции - то есть таких, как ты и твой "Колокол". Наше поколение кающихся дворян выглядит очень некрасиво, Добролюбову, знаете ли, всего лет двенадцать - не больше. В любом случае он ребенок, пусть ему будет хоть двадцать два. Меня познакомили с ним, когда я заглянул в редакцию. Угрюмый тип, совершенно без чувства юмора, фанатик, мне от него не по себе стало. Я пригласил его на обед. Вы знаете, что он ответил? Он сказал: "Иван Сергеевич, давайте оставим наш разговор. Мне от него делается скучно". И отошел в дальний угол комнаты. Я - их ведущий автор! То есть я им был. (Пауза.) В них есть что-то любопытное. ГЕРЦЕН. "Very dangerous!"1 Эти люди, кажется, читают только ту часть "Колоко1 "Очень опасно!" (англ.) ла", которая приводит их в ярость. Чернышевский нас осуждает за то, что мы поддерживаем царя в его борьбе с рабовладельцами. Но, будь то реформа сверху или революция снизу, мы сходимся на том, что освобождение крестьян есть абсолютная цель. ТУ р г Е н Е в. А потом что? "Колокол" скромничает, как старая дева, но время от времени вы с Огаревым не можете удержаться, чтобы не задрать ваши юбки и не показать, что под ними прячется; а там - глядь! - русский мужик! Он совсем другой, чем эти западные крестьяне, такой простой и неиспорченный; вот только подождите, и он покажет всем этим французским интеллектуалам, как русский социализм искупит их обанкротившуюся революцию и раздавит капитализм в колыбели, в то время как буржуазный Запад идет своей дорогой к голоду, войне, чуме и бесполезной мишуре сомнительного вкуса.

Вы просто сентиментальные фантазеры. Перед вами человек, который сделал себе имя на русских крестьянах, и они ничем не отличаются от итальянских, французских или немецких крестьян.

Консерваторы par excellence1. Дайте им L время, и они перегонят любого француза в своей тяге к буржуазным ценностям и в серости среднего класса. Мы европейцы, мы просто опаздываем, вот и все. Вы не возражаете, если я опорожню свой мочевой пузырь на ваши лавры? (Отходит.) ГЕРЦЕН. А разве вы этого еще не сделали? Ну и что, если мы кузены в европейской семье? Это не означает, что мы обязаны развиваться точно так же, зная, куда это приведет. (Сердито.) Я не могу продолжать этот разговор, пока ты…

Его перебивает испуганное восклицание Тургенева из-за сцены. ОЛЬГА выбегает из-за лавровых зарослей, пробегает мимо и скрывается. Тургенев возвращается в замешательстве.

ТУ Р г Е Н Е В. Подслушивала. Убежала, словно лань. Вот такого роста. Должно быть, пропавшая Ольга.

Входят TATA И САША. ОГАРЕВ и НАТАЛИ выходят из дома.

ГЕРЦЕН. Там у нее дрозд живет. В гнезде. 1 типичные (фр-)НАТАЛИ (зовет Ольгу). Оля! Домой!.. Ольга бежит к дому.

ТА т А (Тургеневу). Там у нашего дрозда гнездо.

САША (о Тате). Живая.

НАТАЛИ. Тата, вот ты где… У меня что-то есть для тебя.

TATA. Что?

НАТАЛ И. Ну, я не стану говорить, раз у тебя такое лицо… На, держи. (Дает Тате маленькую баночку с румянами.) TATA. Румяна?.. О, спасибо, Натали… Извини меня.

Натали и Тата заключают друг друга в объятия со слезами, благодарностями, извинениями, прощениями и т.д.

ГЕРЦЕН (Тургеневу). Ты все успел?

Тургенев отрицательно качает головой.

ТАТА. Можно, я пойду попробую? НАТАЛ И. Дай-ка я. ГЕ р ц Е н. Что тут у вас?

Натали слегка румянит щеки Тэты.

НАТАЛИ. Женские дела. Смотри, не выходи так на улицу.

ГЕРЦЕН (Саше). Покажи Тургеневу, где у нас…

САША (указывая на лавровые заросли). Там.

ТУРГЕНЕВ. Как все выросли. (Саше.) Натали сказала, что ты собираешься учиться в Швейцарии.

САША. Да, на медицинском факультете. Я буду приезжать домой на каникулы.

ГЕРЦЕН (Тургеневу). Оставайся обедать.

НАТАЛИ. ОН не может, он идет в оперу.

ТАТА. Я хочу посмотреть на себя в зеркало. (Уходит к дому.) Ту р г Е н Е в. Да, да, мне и в самом деле пора.

ОГАРЕв. А-а. Отлично.

ТУРГЕНЕВ уходит вместе с САШЕЙ. Герцен, Натали и Огарев рассаживаются.

ГЕРЦЕН (пауза). Ну, как ты сегодня? Все еще сердишься? Нет, скажи. Сердишься или нет? Ох, вижу, что сердишься.