Берег утопии

ЭММА. Вы выбрали самое простое. Если бы вы не были в том положении, в каком от вас Георгу мало, так сказать, практической пользы, он был бы сейчас здесь.

НАТАЛИ. ВЫ не должны унижать себя, Эмма. Вас он тоже любит.

Э м м А. Я - почтовое отделение и из милости занимаю ваш второй этаж, поскольку это все, что мы можем себе позволить, - большее унижение представить себе трудно. Но я рада терпеть все это ради моего Георга. Его нельзя было узнать, когда я приехала из Парижа. Он страдал больше, чем я. Если вы не можете сделать его счастливым или исцелить его - верните его мне.

НАТАЛИ. ВЫ так ничего и не поняли. Все мои поступки - выражение божественного духа моей любви ко всему сущему. Ваш рассудочный подход к этим вещам показывает, насколько вы далеки от природы. Георг все понимает. Он любит вас. Он любит Александра. Он любит ваших детей и моих. Нашей любви хватит на всех.

Входит ГЕОРГ. Бросает один взгляд на жену, ребенка и беременную любовницу, разворачивается и уходит.

ЭММА. Георг!

НАТАЛИ. Георг! (С радостным криком бежит за ним. Эмма за ней по пятам.) Ноябрь 1850 г.

В доме кричит новорожденный ребенок. Посыльный и ДВОРЕЦКИЙ, Рокко, вносят букеты цветов.

Из дома появляются ГЕРЦЕН И ГЕОРГ, В смокингах, у каждого в руках сигара и бокал шампанского.

ГЕРЦЕН (поднимает бокал). За Натали и новорожденную Ольгу. ГЕ о Р г. За Натали и Ольгу. Поздравляю! ГЕ р ц Е н. А где Эмма?

Декабрь 1850 г.

Там же. Няня вывозит роскошную коляску. Входит ЭММА С полуторагодовалым ребенком. Она в состоянии, близком к истерике. Когда ребенок начинает плакать, Эмма продолжает говорить, усиливая голос, так что уровень шума иногда доходит до нелепого. Пока она говорит, ГЕРЦЕН выписывает чек и расписку.

ЭММА. Когда мы были в свадебном путешествии, в Италии, Георгу не понравился местный одеколон, поэтому я выписала из Парижа его любимую марку. Когда заказ пришел в Рим, мы бьши в Неаполе, а к тому времени, когда его доставили в Неаполь, мы уже вернулись в Рим. И так до тех пор, пока мы не получили его в Париже. Расходы были невероятные. У меня всегда так было с Георгом. Ничто не могло быть слишком хорошо или слишком много. Папа был богат… но революция сделала его бедным, и он обиделся на Георга - это так несправедливо. Я занимала деньги и продала все, что могла, только чтобы не стеснять Георга, а теперь и не знаю, к кому, кроме вас, обратиться.

Видно, как уже не беременная Натали, одетая в белое и освещенная лучами южного солнца, позирует для картины.

Я знала, что вы мне не откажете, ведь мы все так тесно связаны. Георг мне почти не писал, пока я была в Париже. Писала Натали - о том, какой он замечательный, добрый и чуткий человек, как он прекрасно занимается с вашими детьми, какой он очаровательный… У нее такое большое, любящее сердце - в нем, кажехся, найдехся месхо для всех. ГЕРЦЕН (протягивает ей чек). Десяхь хысяч франков на два года.

ЭММА расписывается в получении, берет чек и уходит с плачущим ребенком.

Январь 1851 г.

НАТАЛИ С картиной, для которой она позировала, подходит показать ее ГЕРЦЕНУ.

ГЕ Р ц Е н. Ах да… куда же нам ее повесить?

НАХАЛ и. Но… эхо подарок, Георгу, на Новый год.

ГЕ р ц Е н. Конечно, конечно. Как глупо с моей схороны.

НАХАЛ и. Тебе она нравихся?

ГЕРЦЕН. Очень. Если Гервег позволих, закажу копию для себя.

НАХАЛ и. Ты сердишься.

ГЕРЦЕН. На что я должен сердихься?

НАХАЛ и. Тогда забирай ее себе.

ГЕРЦЕН. НИ В коем случае.

У Натали наворачиваются слезы. Она растерянна.

Н АХАЛ и. Я охношусь к Георгу как к ребенку. Любая мелочь можех его рассхроихь, привесхи в отчаяние или в восхорг. Ты - взрослый человек во взрослом мире, хы не можешь поняхь эху жажду иной любви в его чутком сердце.

ГЕРЦЕН. Пожалуйсха, говори проще.

HAT АЛ и. Он на хебя молихся, он живех ради одного хвоего одобрения, пожалей его.

ГЕРЦЕН. Нахали, загляни в свое сердце, будь чесхна перед собой и передо мной. Если хы хочешь, чхобы я уехал, я уеду. Мы с Сашей уедем в Америку.

Натали на грани истерики.

НАТАЛИ. Как ты можешь! Как же хы можешь! Разве эхо возможно! Ты - мой дом, хы - вся моя жизнь. Благодаря моей любви к хебе я находилась в божесх-венном мире, без эхой любви меня не сханех, мне придехся заново родиться, чхобы хохь как-хо жихь.

ГЕРЦЕН. Говори яснее, бога ради! Был Гервег с хобой или нех?

НАХАЛ И. ЕСЛИ бы хы холько мог понять! Ты бы молил меня о прощении за свои слова.

ГЕРЦЕН. ОН взял хебя?

НАХАЛ и. Я взяла его - прижала к груди, как ребенка.

ГЕРЦЕН. Это поэзия или инфанхильносхь? Я хочу знахь: он хвои любовник?