Берег любви

Всю следующую ночь видел себя на воине, в полярном походе. Шли они тогда караваном транспортов в водах Севера с боевым грузом, полученным в Штатах по лендлизу. Ох, тяжкий был переход! Хоть и сопровождали их корабли конвоя, хоть окрашены были транспорты под цвет айсбергов, все-таки фашистская авиация обнаружила эти подозрительные "айсберги", и вот там-то он, Ягнич, с совсем близкого расстояния заглянул в глаза своей, казалось, неминучей смерти. При той сложившейся ситуации команда имела право покинуть судно, покинуть для того, чтобы свои же корабли конвоя смогли бы сразу же расстрелять каждый "айсберг" вместе с боевым грузом, каким были забиты и трюмы и палубы. Но ведь фронты ждали этого груза, и команда последним своим правом не воспользовалась, не оставила своих постов. Не оставила и тогда, когда вражеские бомбы уже сыпались с низко воющих самолетов. Одна из бомб попала в отсек, где находились дымовые шашки, судно сразу окуталось дымом, на палубе вспыхнул пожар, начали взрываться бочки, наполненные какой-то там тяжелой жидкостью, ртутью, что ли... Ядовитая масса разлилась по палубе, Ягнич понимал, чем это угрожает команде и ему самому, помнил и о том, что трюмы до отказа нагружены огнеопасным материалом и могут взлететь на воздух в любую минуту,сознавая это, он все же не поддался панике. Стойко держались все, ну а он что - хуже других? Подменив раненого товарища, встал к зенитному пулемету и вол огонь по фашистам, пока их не удалось-таки отогнать. Спасал потом судно от пожара, а еще, зажав в руках шланг, метался по щиколотку в той разлитой из бочек по всей палубе отраве, старательно сбивал и смывал ее за борт... Многие его товарищи через некоторое время на берегу в больнице умерли, отравившись этой проклятой ртутью или чем там еще, а вот Ягнич, хотя тоже хватанул тогда свою дозу, считавшуюся смертельной, только временно оглох, ослеп, но отлежался в госпитале в Игарке, выкашлял свои дозы - и снова в жизнь, на свои трудные вахты. Умел себя не щадить, куда нужно, шел безотказно, шел хоть на погибель! - это же все-таки стоит кому-нибудь помнить!..

Только после войны узнал, что, пока ходил со своими ленд-лизами, потерял, в один день, в один какой-то миг, потерял самое дорогое: жену и детей малых. Накрыло неприятельскими бомбами пароход, который с семьями моряков пробивался к берегам Кавказа. Потом, потом уж, спустя много лет, рассказал ему знакомый капитан, как все это случилось. Бомбежка была учинена среди бела дня, стервятники пустили на дно уже первой бомбой сухогрузное судно с зерном, а затем набросились на транспорт эвакуированных и раненых, даром что шел он под ясно видимым знаком Красного Креста. Рассказывавший все это капитан командовал тогда соседним судном и собственными глазами видел трагедию беззащитных людей и, хотя пытался им помочь, ничего сделать не мог - сам был в это время под огнем. И жена Ягнича и его малыши погибли в тот день. Представить, как дети маленькие тонут,- ничего ужаснее, страшнее этого нет! И даже дельфинов не оказалось поблизости, чтобы спасти: у них ведь есть вроде бы такая потребность - спасать утопающих людей... Жена до сих пор перед глазами как живая, каждое слово ее он слышит, а вот их, своих ребятишек, Ягнич помнит совсем туманно. Иногда лишь до боли резко мелькнут крохотные личики, которые в ужасе, в немом крике вопиют к небу, увидит, будто наяву, как, сцепившись ручонками, вместе погружаются они в глубину, и порой ночью в полусне сам вдруг порывается к ним, чтобы подцепить их и спасти. Но руки почему-то захватывают, обнимают лишь воду, вечно ускользающую, лишь ее одну.

Совершенно неожиданно Ягнич встал, появился на палубе. Собственно, был уже вечор, но вечер, как день:

ясный, лунный. Дорожка по морю мерцает, на юте кто-то трогает струны гитары. Увидав Ягнича, молодежь оживилась:

- Хлопцы, гляньте-ка, кто это появился на арепе!..

- Ура нашему Нептуну! Ура, ура!..

Ветерок чуть дышит, паруса издают звук еле слышный, тихо, ровно поющий.

Сел Ягнич на ворохе канатов в сторонке, никого не трогал. Хлопцы народ воспитанный - тоже не стали приставать, досаждать шутками. По душе Ягничу, когда моро вот такое ясное, прозрачное. Не то что темной ночью, когда оно и само чернее ночи, когда каждым нервом чувствуешь, что идешь над безднами... сейчас и глубина не пугает. Сидит старик, успокоенный, лобастый, лысиной окружающим светит. Поднял голову, придирчивый взгляд задержался вверху, между снастями, между звездами.

Помполит, друг капитана и вечный его противник ко шахматной части, проходя поблизости, остановился перед Ягничем, пораженный:

- Вы? С воскрешением вас, Гурьевич! Вот это я понимаю: только заштопали человека - он уже и на коне!..

Вчера под ножом, сегодня на ногах!.. Поздравляю вас, Гурьевич! Вижу, мы с вами еще походим по морям, так ведь?

- Походим.

- Если не очень быстро да не по крутой волне, верно? - сам себе улыбнулся помполит и снова стал серьезным.- Скорость судов увеличивается, а планета, Гурьевич, явно уменьшается... Маленькой уже стала, как та Эллада.

- Что это такое?