Берег и море (СИ)

Я непонимающе на него уставилась.

— Чего?

Голд тихо вздохнул, словно мы — маленькие дети, а ему чертовски надоело тратить на нас своё драгоценное время. Его рука быстро взметнулась вверх, и я тут же почувствовала колкую боль у виска, которая прошла так же быстро, как и наступила.

— Что ты себе позволяешь? — гаркнула я.

Но тут же поджала губы, когда увидела собственный длинный чёрный волос, зажатый его указательным и большим пальцами.

— Ваш тоже, — небрежно бросил Голд Крюку.

— Ладно, только я сам справлюсь, — ответил пират.

Я, не отрывая взгляд, следила за тем, как Голд наматывал на отрезанный кусок шерстяной нитки сначала мой волос, потом волос Крюка, а затем и свой собственный, седой и гибкий, как проволока.

— Зачем это? — Эмма с любопытством заглянула Голду через плечо.

— Чтобы ни я, ни Реджина, ни пират, вернувшись назад в Зачарованный лес, память не потеряли.

Голд тоже хотел всё помнить. Видимо, не мне одной нужно было исправить ошибки прошлого.

— И как это работает? — Крюк почесал затылок, не сводя задумчивого взгляда с кусочка нитки.

— Каждый окажется там, где он находился в день рождения Лу. В нашем случае, я и Реджина в Зачарованном лесу, а ты …

— У чёрта на куличиках, — прыснул Крюк.

Голд вздохнул.

— Я и не сомневался. — Тут он резко сорвался с места (настолько, насколько ему позволяла больная нога и трость) и засеменил к лежащей на диване Лу. — Она не будет помнить совершенно ничего, будто бы жизни здесь, в Сторибруке, никогда и не было. Однако, когда её родное, то есть настоящее, сердце, заточённое в груди Киллиана, окажется на достаточно близком к ней расстоянии, есть возможность, что она всё вспомнит, при этом, независимо от возраста, ей будет казаться, будто бы она и не умирала вовсе, и сейчас ей двадцать три года. В таком случае, обратить заклинание можно будет лишь вернув сердца на места.

— Но тогда, если на тот момент Лу будет слишком юной, в положенный срок она умрёт?

— Да, — Голд коротко кивнул. — Мне очень жаль, — на какой-то момент мне показалось, что на профиль лица Голда, обращённого к Лу, упала тень истинного сострадания, — но вы оба не сможете быть вместе, если только в том мире тебе не удастся обмануть смерть.

— Что ж, — произнёс Крюк с горечью в голосе, — бывало и хуже.

Но по его лицу я поняла, что он врёт.

***

Я сижу на огромном массивном стуле, декорированном настоящими драгоценными камнями, и со скучающим видом рассматриваю людей, которые пришли на мою коронацию. Большинство из них мне незнакомы, но кое-чьи лица я могу сопоставить с картинками из книги Генри. Например, Золушку — или Эллу, как все её тут зовут, — и её мужа — принца Томаса, принцессу Абигейл — когда-то наречённую жену Дэвида, Аврору и принца Филиппа. Здесь есть и те, с кем мне посчастливилось быть знакомой ещё со Сторибрука: мистер Голд — то есть Румпельштильцхен — и Белль, феи, которых я знала прихожанками в церкви, даже Руби. Но когда я машу ей, она смотрит на меня не так, как прежде, а с уважением, потому что тут я человек королевских кровей, а она ровесница Прекрасных. Зато с Белоснежкой они, похоже, лучшие подруги.

Ко мне идёт Реджина. Всю её дорогу от центра зала, где она общалась с какими-то пожилыми, но явно очень важными, людьми, до наших мест, я любуюсь её грацией, красотой, статностью.

Я не могу быть королевой: я сижу в пышном платье, прикрывающем ноги до пола, без туфель, потому что они страшно натёрли ноги, со скрещёнными на груди руками и желанием поскорее вернуться в спальню, заснуть и проснуться где-нибудь в другом месте.

— Дорогая, — Реджина усаживается на стул (и всё-таки, могу ли я называть трон стулом?) рядом со мной. — Прошу тебя, хоть иногда улыбайся. Многие из присутствующих начинают переживать за твоё здоровье.

— Прости, мам, — устало произношу я, сползая по трону ещё ниже. Приходится пошире расставить ноги, чтобы окончательно не упасть. — Просто это всё… Наверное, ещё вчера я только и говорила, что о сегодняшнем дне, но теперь… Всё изменилось, ты же понимаешь. Точнее, изменилась я… В смысле, вернулась я старая.

Я произнесла «мам» рефлекторно и даже на секунду не задумываясь о том, что это может прозвучать неуместно. Краем глаза слежу за реакцией Реджины, но она лишь продолжает изредка улыбаться и коротко кивать людям, обращающим на нас внимание.

Ну да, точно. Я же её дочь с самого рождения. Наверняка, даже моим первым словом было «мамочка».

— Ты привыкнешь, — произносит Реджина.

Я поворачиваю на неё голову.

— К этому? — с моих губ срывается смешок. — К длинным платьям, к прислуге, к «Ваше Высочество» и реверансам? Нет, не думаю.

Реджина смотрит на меня буквально секунду, а затем громко смеётся.

— В мире, где был беспроводной интернет, джинсы и кофе из банки было определённо легче, — соглашается она. Я энергично киваю головой, подтверждая её слова. — Но зато ты жива, и у тебя есть семья: я и Робин, — договаривает она уже серьёзным тоном.

— Робин замечательный, — произношу я.