Берег

– Я с трудом терплю мужчин. Уж очень они мне надоели за войну.

– Кого же вы любите? Женщин? За женщин замуж не выходят. Запрещено!

– А какое кому дело, кого я люблю и выйду ли я замуж? Боже, как интересно! Вам это очень нужно знать?

– Какая милая пустопорожняя болтовня! - проговорил Княжко, как бы по вялой инерции раскрывая сданные Межениным карты, но губы его властно подсеклись, что бывало заметно в приступе сдерживаемой злости, и он договорил: - Лучше скажите, товарищ комбат, что нового в штабе полка? До медсанбата, по-моему, доходит больше слухов, чем до огневиков.

– Нового? - Гранатуров правой рукой откупорил пивную бутылку, позвенел бокалом о горлышко, чокаясь с бутылкой. - Галочка, за вас! Что нового? Пока полное спокойствие, други мои. Бои на западе. Да еще мелочь и ерунда - какие-то группки разбитых под Берлином частей в лесах кое-где бродят. Как видно, плена, сволочи, побаиваются, а деваться-то фрицам некуда.

– Вот это математический расчет! На два очка обчесали меня! Накатило вам, и вы, выходит, в лапоточках тоже родились? А?

– В тулупе, Меженин, в тулупе, - сухо сказал Княжко. - И, помню, в валенках по коврам ходил.

– Лейтенанту Княжко во всем везет, первый в полку счастливчик! - подхватил, зарокотал Гранатуров, поправляя левую забинтованную кисть на марлевой перевязи, врезавшейся в погон. - Верно, Галочка? Живи он сто лет назад, быть бы ему гусаром. Скатерть белая залита вином… Так поется в песне? И командовал бы он гусарским полком, а не меня замещал.

– Нам пора, товарищ старший лейтенант, - сказала Галя и решительно захлопнула книгу, поставила ее на полку. - Я, как врач, должна напомнить - вы пока на лечебном положении.

– Галочка, золотце! - запротестовал Гранатуров. - В медсанбат? От прекрасного пива к храпунам в палате? Сил моих нет, душу вымотали, перестреляю я их как-нибудь, не выдержу!

– Если нет сил - оставайтесь. Хоть до утра. Сегодня я вам разрешаю. Но у меня дежурство. И пожалуйста… хочу предупредить. Из возраста девочки давно выросла, поэтому прошу - никому не провожать меня.

– Без сомнения, вам пора, - холодно подтвердил Княжко, не взглянув в ее сторону.

– Да вы что? Одна? Ночью? В немецком городе? - Гранатуров с грохотом отодвинул стул, возвысился над столом огромным своим телом. - Я отменяю свое решение, Галочка! Я готов…

– Нет, - сказал Княжко ледяным тоном. - В городе патрули, и опасаться совершенно нечего, товарищ старший лейтенант.

– Разумеется, - кивнула Галя и засмеялась напряженно тихим неприятным смехом…

Никто в батарее толком не знал о тайных взаимоотношениях командира первого взвода лейтенанта Княжко и медсанбатского врача Аксеновой, никто не видел, где, в каких обстоятельствах и когда встречаются они вне батареи, но все сначала догадывались, а позднее убедились, что знакомство это произошло полгода назад уже на границе Пруссии - десять дней Княжко лечился в тылах артполка после того, как открылось у него пулевое ранение в ноге. Он вернулся, по-видимому, раньше срока, похудевший, замкнутый, ходил, еще сильно прихрамывая, и странно было видеть строгую сухость его и сдерживаемое недовольство, когда изредка возле орудий на марше начавшегося наступления притормаживала санитарная машина, отмеченная красным крестом, и медсанбатский врач, тонкобровая, вся хрупко-узенькая, темноглазая, с воронено-черными на белых щеках волосами, видневшимися из-под маленькой пилотки, не улыбаясь, подходила к орудиям первого взвода, некоторое время шла рядом с Княжко, помогающим себе при ходьбе палочкой. Она серьезно задавала ему какие-то вопросы, имеющие, вероятно, отношение к его раненой ноге, а он едва отвечал ей, неприветливый, вежливо-официальный, и казалось тогда: нетерпеливо ждал одного - чтобы она поскорее уехала. И она задерживалась в батарее ненадолго, а потом Княжко ни словом не вспоминал о ее приезде, хмурясь под любопытствующими взглядами солдат, которые, боясь его спокойного гнева, вслух не говорили ничего. Раз Гранатуров, будучи свидетелем этой дорожной встречи, сказал, ревниво и бурно веселясь, в отсутствие Княжко, что по ясной очевидности лейтенант наш неисправимый девственник или баб боится, а миленькая помощница смерти не по адресу ездит, "понапрасну ножки бьет".

– Так вы сами подбейте к ней клинья, бабочка как полагается, все при ней, товарищ старший лейтенант, - подрагивая ресницами, дал многоопытный совет Меженин. - Грех теряться, когда рядом такой экземпляр ходит! Бог не велит. А добро пропадает.