Берег

– Миллионы, Таткин, в упор гляди, едрена-матрена! - крикнул Меженин. - Законные рейхсмарки, раскумекал, нет? Корову и дом целый можно купить да немочку в придачу, что пальчиком из окна за сигареты манит, понял? Гляди сюда, Таткин!.. - И, заранее угадывая впечатление, которое он сейчас произведет, Меженин выхватил из мешка и хлестнул по краю стола пухлой пачкой купюр. - В каждой такой по пять тысяч! Понял, отчего козел хвост поднял? Держи эту пачку для разведки, Таткин, да разнюхай в любом магазинчике, берут или нет? А с ними, братцы, жить можно будет!

– Неужто всамделе миллионы? - ахнул Ушатиков и по-птичьи вытянул через плечо Меженина длинную шею, стараясь поближе разглядеть деньги на столе. - Это мы навроде капиталистов? Мешок? Неужто настоящие? - вскрикнул он по обыкновению удивленно и восторженно.

– Выходит, миллионщиком ты стал, малец, раскрывай карманы!

– Да куда столько-то? Че делать-то? Ужасти!..

– С кашей съешь заместо закуски и добавку попросишь! Не растеряешься!..

В заразительном и любвеобильном порыве друг к другу, толкаясь, дурачась, солдаты теперь увесисто захлопали ладонями по плечам, по худенькой спине Ушатикова, успокаивая его этим дружным тисканьем, а он прыснул, залился жеребячьим смехом, как от щекотки, и тогда старший сержант Зыкин, командир четвертого орудия, человек в серьезных годах, семейный, рассудительный, не умевший радоваться долго, сплюнул цигарку, дососанную до губ, позвал внушительным голосом:

– Ушатиков!

– Что?

– Это как называется? - спросил Зыкин и показал коричневый обкуренный палец. - Понятие имеешь?

– Известно что, товарищ старший сержант, палец ваш, я не вижу разве? - заморгал Ушатиков с ничем не истребимой обезоруживающей наивностью.

– Врешь, Ушатиков, не палец, а оглобля. Или, скажем, не оглобля, а курица, - сказал Зыкин в сердцах. - Посмотри, малец, лучше. Или без очков не видишь?

– Как так курица? Всамделе смеетесь, товарищ старший сержант?

– Замечание имею. Ты, Ушатиков, из смеха и вопросов состоишь, - проговорил Зыкин. - И какие такие философы, коровьи дети, у вас в Калуге родятся? "Неужто немцы?", "Неужто танки?" Все твои вопросы наперед знаю. И тут тебе опять, как дубиной по голове, удивление оглоушило: "Неужто настоящие?" А ежели настоящие, ну чего ты с миллионами делать будешь? Живем мы, братцы, как на курорте, и ровно оглупели, как мухи! В голове - карусель.

– Но-но, Зыкин! - прикрикнул Меженин, мерцая глазами, и голос прозвучал властно. - Ты моих орлов не трогай! Если польза от чего есть, с какой стати ушами хлопать? Не заслужили, что ль? Верно, ребята? Ты, Зыкин, у нас - святой, молись за нас! Трофеи по всем статьям взяты. И чин чинарем. Как, Таткин, нормальные гроши? Докладывай, бухгалтерская голова, чтоб все слышали, есть в них какая ценность или я оглупел, как вон Зыкин говорит! Себе в карман миллион не положу, мама так делать не велела!

Он терпкой насмешкой подавил возражение Зыкина, и солдаты, посмеиваясь, одобрительно загудели, подмываемые любопытством, сгрудились за спиной рыженького Таткина, который между тем с деловой предосторожностью отодрал ногтем скрепляющую новенькую пачку купюр банковскую полоску, крякнув, священнодейственно послюнив два пальца, вытянул одну бумажку из пачки и, рассматривая против солнца, подозрительно покрутил ее и так и сяк; хитрое усатое личико его выражало важную работу и значительность действия.

– Похоже, не фальшивые, - сказал он. - Рейхсмарка тысячного достоинства. С такими дело не имел. Не знаю таких.

И он, бережно вложив купюру обратно в пачку, ударил пальцами о пальцы, точно пыль счищал.

– Так если ты бухгалтер, счетовод и петришь в финансах, значит - будешь дело иметь! - возвысил голос Меженин. - Соображай, бухгалтерская голова, на полных денежных правах, понял, нет? Мы платим немчишкам, и все - законно!

– Давай, Таткин, давай! - послышались ободряющие голоса. - С паршивой овцы хоть шерсти клок! Они у нас, гады, без денег все брали, а мы как-никак по совести… А часики куда? Значит, мы теперь миллионщики, ха-ха! Ну, сержант, ухватистый ты у нас… А завтрак-то, братцы, про кашу и бир забыли! И лейтенант ждет!

"Глупо и непонятно. Зачем им деньги?" - подумал Никитин, молча наблюдая за Таткиным, за распорядительностью Меженина, за солдатами своего взвода, не в меру возбужденными этими деньгами и часиками, - ведь еще сутки назад там, в Берлине, на аллеях Цоо ничто не имело ценности, кроме одного-единственного - жизни.

– Меженин, уберите со стола всю эту ерунду! Нора завтракать, - сказал Никитин в момент краткой тишины и сел на "лейтенантское" место, добавил: - Мешок с трофеями спрячьте-ка под стол, а то очень много шума. Так что выдал сегодня старшина? Пиво? Раздайте каждому по три бутылки, сержант, вместо ваших трофеев. Так будет лучше.