Берег

– Контракт! Я выписываю чек! Но при условии, если в романе будет нежная история с мальчиком! - ернически воскликнул Дицман и выхватил из внутреннего кармана пиджака чековую книжку, потряс ею. - Думаю, что при вашем таланте, господин Никитин, вы эту вакантную историю написали бы весьма впечатляюще!

– В шутке явное предложение, - Самсонов толкнул под столиком ногу Никитина. - Ясно?

– Благодарю вас, - сказал Никитин. - Спрячьте чековую книжку, иначе вы соблазните меня лаврами Генри Миллера.

– Сюжет куплен за одну марку, господа! Разрешите мне быть поверенной господина Никитина?

Госпожа Герберт щелкнула замочком своей лаковой сумочки, повертела перед всеми новенькой металлической маркой и вложила ее в карман господина Вебера; тот, покрякивая, подмигивая, похлопал рукой по карману, говоря:

– Сюжет продан слишком дешево. Нет? Нет?

– Благодарю, госпожа Герберт, я готов взять вас в секретари, потому что уверен - не прогорю, - сказал Никитин.

Она улыбкой ответила на этот милый словесный пустяк, а он с насильной попыткой найти твердую точку ощущения опять, как в раздражающем воспоминании забытой, вертящейся на памяти фамилии, подумал, что тот вопросительный, долгий, пристальный взгляд ее, удививший его, и постоянно улавливаемое им внимание ее, и эта полукокетливая улыбка были в схожих обстоятельствах и раньше когда-то: так же в некий час шло тепло от камина, тянулся сигаретный дым под зонтиком торшера, так же сидел он напротив какой-то женщины, говорил ей те же необязательные слова, какие говорил сейчас, и она отвечала ему неясной улыбкой, уже виденной им в смутно прошедшем кругу другой жизни. Но при всем усилии памяти он не мог ничего вспомнить точно, ибо это были не мысли, а тени мыслей, не реальность, а белесая тень реальности.

"По-моему, она чем-то обеспокоена, она в чем-то опасается за меня, - думал Никитин. - И это передается мне ее взглядом, улыбкой и вот этой маркой, которой она очень быстро закончила разговор".

– Как странно, господа, вы обсмеяли время, связанное с войной, - проговорил недовольно Самсонов, скрестив на груди толстоватые руки. - Деньги, мальчик, пикантные истории. В конце концов, есть и серьезные понятия, связанные с прошлой трагедией Германии. Я имею в виду судьбу вашего народа, родины, ответственность перед будущим. За что погибли миллионы немцев?

Господин Дицман вскинулся, подпрыгнул в кресле, всплеснул всеми десятью растопыренными пальцами над столиком.

– Что? Понятия "родина", "народ"? "Ответственность"? Они давно претерпели инфляцию! Они были использованы Гитлером в нацистских целях и дискредитировали себя! Старые понятия "отчизна" и "долг" теперь опять используются маленькой кучкой реваншистов! Вы плохо знаете современного западного человека, если говорите о довоенных добродетелях. У западного человека нет сейчас родины в вашем понимании! У него есть паспорт, есть формальное гражданство, только это соединяет его с государством! На немецком паспорте написано: для всех стран! Для всех стран, господин Самсонов!

– Итак, я уяснил: полнейший космополитизм? Разумеется, так легче жить свободным интеллектуалам в абстрактном мире, так сказать!

– Как? Космополитизм? Абстрактно? Ха-ха! Вы остроумно сказали! - вскричал Дицман. - Космополитизм - прекрасно, каждый свободен в выборе, и никому нет ни до кого дела. Но… свобода на Западе несет с собой и равнодушие, и отчуждение друг от друга - парадокс современного мира! Я не хочу ничего приукрашивать, господин Самсонов! Западный интеллигент одинок. Очень одинок.

– Значит, при диктатуре нацизма не было… этого проклятого одиночества, отчуждения людей, господин Дицман?

– В той степени, как сейчас, нет. Было другое - страх. Сейчас не сажают в концлагеря, не убивают, никого не преследуют… и в то же время отчуждение людей - не меньшая и не лучшая болезнь общества, чем проклятый человеческий страх! Да, это так!

– Тогда разрешите спросить: в чем дело? - упрямо выговорил Самсонов, выдерживая стремительный натиск Дицмана, и сильнее сплел руки на груди. - Выходит, что неплох был "третий рейх" с его понятиями фатерланда и "Дойчланд, Дойчланд юбер аллес"?

– Вы хотите заподозрить во мне приверженца гитлеровской диктатуры?

– Не хочу. Но мне известно, что нацистский аппарат на десять процентов состоял из интеллигенции, господин Дицман. Именно в недалекой истории интеллектуалы Германии нередко играли роль своего рода духовной полиции. Я не знаю вас и говорю о той интеллигенции, у которой руки по локоть в крови, извините за откровенность!

– О, господин Самсонов!.. - с мягким упреком произнесла госпожа Герберт, взглянула на худощавое лицо Дицмана и потупилась.

"Подавил первые огневые точки, сейчас без передышки начнет утюжить траншею, узнаю Платона, - подумал Никитин, испытывая досаду на неумеренную резкость Самсонова, в запальчивости переступившего как бы запретный предел в споре. - Но почему мне кажется все время, что она не хочет никакого обострения спора и встревожена чем-то?"