Берег

– В этом случае вы можете со мной не спорить, - совсем добродушно возразил Вебер. - Я давно собираю коллекцию карикатур на капиталистов. Из всех газет мира: я должен видеть свой облик в понимании других. Карикатура в ваших коммунистических газетах - это, надо полагать, политическое отношение к моему классу… И это мне интересно знать. Лота! - И он помахал соломинкой в направлении бутылок на столике, ласково прищуриваясь на молодую свою жену. - Что-что, а считать я умею, по два куска льда ты кладешь в виски. Не сядет твой голос? Нет, нет?..

– Ты почему-то хочешь знать, что думают о твоих деньгах люди, презирающие деньги, - сказала Лота Титтель низким контральто. - Твое хобби приносит тебе сомнительное удовольствие.

– Как у нас, так и у них политическая карикатура - жалкая и грубая пропаганда, рассчитанная на толпу! - вставил господин Дицман и поднес к носу пачку сигарет, вдохнул сильно запах табака. - Я не хотел бы сейчас копаться в дрянной политике! От нее болит голова. Не так ли, господин Никитин?

– Так. И не совсем так. Что может современный человек без политики?

– Но, господин Никитин!..

– Вот что я вам скажу, господа, насчет политики без всяких "но", - решительно, по-мужски вмешалась Лота Титтель, и косметически красивое, удлиненное ее лицо с веерообразными ресницами и ниточками бровей страстно порозовело. - Я почувствовала на своей шкуре эту самую политику, если хотите знать! И это было неприятно. Я недавно была приглашена в Польшу, пела немецкие песенки, немного классики, немного мировых шлягеров. Мне заказывали прямо из зала… Меня нигде так не встречали, как в Варшаве! Я просто влюбилась в поляков! Потом я допустила идиотский просчет. Мне нравится песня о Тамерлане. Очень популярная у нас, на Западе. Страшный восточный завоеватель, жестокий и сильный, после того, как завоевывал города, он желал обладать пленницами. И набрасывался на них как зверь - р-р-р! - Она положила янтарный мундштук, заправленный ментоловой сигаретой, в пепельницу, изобразила скрюченными пальцами, как Тамерлан, исполненный дикой страсти, набрасывается на пленниц, и продолжала: - Этот шлягер заканчивается пристальным взглядом в зал и вопросом: "А есть ли среди вас Тамерлан?" Сначала в зале было тихо, мне никто не аплодировал. И только через минуту похлопали из вежливости. Вот как я обидела моих любимых поляков…

– Когда вы едете, прелестная Лота, на Восток, следует тщательно выбирать репертуар, - не отнимая пачку сигарет от раздувающихся ноздрей, заметил иронически Дицман. - Восток не всегда воспринимает юмор западного толка. Между нами есть разница.

– Разумеется, господин Дицман, - не без яда сказал Самсонов. - Восток до сих пор занят проблемами белых медведей, мешающих трамвайному движению, и проблемой покупки валенок для посещения театра.

– О, о! - вскричал, оживляясь, Дицман и, бросив пачку на столик, поднял обе руки. - Сдаюсь, атака с Востока! Тогда ответьте мне, господа русские, почему ваши солдаты насиловали немок, когда вошли в Германию?

– Насиловали? Вы убеждены? - удивился Никитин.

– Я знаю, господин Никитин. И не один случай.

– Но, может быть, в некоторых случаях немки сами хотели испытать этого восточного Тамерлана? Возможно считать и так? - ответил Никитин, сохраняя меру светской вежливости. - Категорическое утверждение всегда рискованно, господин Дицман.

Тотчас все повернулись к нему, настороженные повышенным интересом, вроде бы ответ его снял с чего-то табу; госпожа Герберт, опустив глаза, молитвенно тронула медальончик на груди, погладила, потеребила его, натягивая маленькую цепочку; господин Вебер сквозь пыхтенье пустил смешок, Дицман заострил насмешливый взгляд, приготовленный к возражению, однако Лота Титтель неожиданно подбоченилась по-крестьянски и, тряхнув по плечам золотисто-рыжими ручьями волос, воскликнула утвердительным голосом:

– Правильно, господин Никитин! Женщину невозможно изнасиловать, если она не желает! А я хочу сказать о другом - о поляках, господа! Я полюбила умных, тонких и музыкальных поляков. Они гостеприимны, воспитанны, они ничего не говорили о войне при мне. Они молчали. Они не хотели напоминать. Когда я сказала, что хочу посмотреть Освенцим, мне ответили, что этого не надо делать, мне, немке, будет неприятно. Тогда я настояла и поехала в Освенцим, и сама увидела настоящий ад. Там можно сойти с ума, достаточно представить! Безмозглые садисты - вот кто они были, военные немцы! Мне хотелось царапать морды нашим эсэс! И вот что я вам скажу: теперь смешно говорить про какое-то дурацкое изнасилование бедных и невинных немок. Нам следует просто заткнуться!

– Война есть война, милая Лота, - сказал Дицман, усмехаясь. - Многим немцам как типу свойствен не садизм, а мазохизм, выраженный в беспрекословном послушании. Война - это приказ. Вы плохо знаете ту пору, прелестная Лота!