Бердяев

Для тяжелого настроения были и более «метафизические» причины. «Трудно выносить состояние мира», — писал Николай Александрович. Война была связана со страданиями миллионов людей, и он предвидел, что «смутное состояние мира» будет продолжаться еще долго. Такое мрачное мироощущение диссонировало с объективным ходом событий: перелом в войне стал очевидным. В 1944 году Париж вообще был освобожден от оккупантов: 19 августа в городе было поднято восстание, а через пять дней на помощь восставшим пришли войска союзников. 24 августа первые танки дивизии Леклерка (одного из соратников Шарля де Голля) вошли в город. Бердяевы ждали и чаяли поражения фашистской Германии с самого начала войны, они даже вывесили на своем доме красный флаг, но радоваться происходящему мешала не только мысль о миллионах жертв (Франция потеряла во Второй мировой войне больше всех западных союзников, а про Россию, вынесшую на своих плечах основную тяжесть военных действий, и говорить нечего), но и горестные события в семье. Страшным ударом стала болезнь Лидии Юдифовны — ей диагностировали прогрессирующий паралич горла. Болезнь доставила ей много страданий: она затрудняла не только речь, но и глотание. С июля 1944 года болезнь стала явной и развивалась чрезвычайно быстро. Лидия Юдифовна худела, слабела. Скоро ей стало трудно даже по дому передвигаться без посторонней помощи, большую часть времени Лидия проводила в постели. Свояченица Николая Александровича Евгения сбивалась с ног, чтобы помочь сестре, — но и она была не молода, не все ей было под силу. Приходящая помощница выполняла часть домашней работы, но жизнь семейства была трудной и мрачной. В одном из писем Е. Извольской в Америку Бердяев жаловался на обрушившиеся на их дом болезни и тяготы.

Пришедший новый 1945 год не принес радости. Произошло еще одно событие, для постороннего человека кажущееся не столь значительным, но очень болезненное для Бердяева: умер кот Мури, появившийся в семье еще котенком. Мури тяжело болел, но перед смертью все же с трудом добрался до лежащей в постели Лидии Юдифовны, чтобы попрощаться. «Страдания Мури перед смертью я пережил, как страдание всей твари… Я очень редко и с трудом плачу, но, когда умер Мури, я горько плакал. И смерть его, такой очаровательной Божьей твари, была для меня переживание смерти вообще, смерти тех, кого любишь. Я требовал для Мури вечной жизни. Требовал для себя вечной жизни с Мури…»[420] Николай Александрович долгое время не мог говорить о коте, представлял его прыгающим себе на колени. Боль этой утраты соединилась с болью за Лидию: он плакал после смерти Мури не только от потери любимца, но и от беспомощности, невозможности помочь жене, от предчувствия ее скорого ухода. Николай Александрович по-прежнему работал, — работа не только оставалась его первой потребностью, но и была чем-то вроде спасательного круга: так было легче переносить навалившиеся несчастья.

Бердяев писал в январе 1945 года Ирине Павловне: «Пишу сейчас в очень тяжелом настроении. Никогда еще не было у нас такого тяжелого периода. И это несмотря на то, что мы освобождены от немецкого рабства и мне не приходится постоянно ждать возможности ареста. Мы уже много испытали в жизни, испытали первые годы революции в России, испытали немецкую оккупацию. Прежде всего Лидия Юдиф[овна] очень серьезно больна уже более шести месяцев. У нее болезнь мускулов горла или нервный паралич. Она с трудом говорит и с трудом глотает пищу. Очень большая слабость. Она лечится разными способами, но пока ничто не помогает. Сестра ее тоже постоянно болеет. Самое трудное, что у нас в доме нет никого моложе 68 лет. Приходит femme de menage, но этого недостаточно при нынешних условиях, когда нужно все время бороться за жизнь. Сейчас мы очень страдаем от холода. Это особенно плохо для Лид[ии] Юд[ифовны], ухудшает болезнь»[421]. Действительно, дров тогда достать было почти невозможно, а в Париже опять стояла холодная зима. По указанию Евгении Юдифовны срубили даже деревья в садике, чтобы протопить хотя бы часть комнат, но это мало помогло: полученные таким образом дрова были сырыми, дымили, да и было их слишком мало. Последняя запись в дневнике Лидии Юдифовны от 29 января 1945 года содержала не только упоминание о том, что Ни закончил очередную книгу, но и о «невыносимом холоде» — «у нас 6° тепла, а на дворе сегодня 10° мороза!»[422].

Надо сказать, что свою болезнь Лидия Юдифовна переносила стоически, несмотря на мучившие ее время от времени боли: она была ревностная католичка, верила в Провидение Божие, в ее сердце прочное место заняли жизнеописания различных святых, перед которыми она преклонялась, — болезнь сделала ее дух и веру даже сильнее. Одно из ее последних стихотворений передает, что она чувствовала в последние свои земные дни: