Бенни и омар

– ^{Дюки из Хаззарда}, – улыбнулся Омар.

– Что?

– Дюки из Хаззарда. Бо… Люк, – он указал большим пальцем в направлении комнаты. – Дейзи.

– Трое преступников… Скорее, трое идиотов.

– Mafi идиоты. Бинни, khouya.

– Знаю, знаю. Би Джиз. Братья. Это всё, конечно, очень хорошо, Омар, приятель. Но мне надо домой.

– Выходишь из игры?

– Бинни дом, милый дом – посёлок Мархаба.

Омар кивнул.

– Восход на Эн-Би-Си.

– Мне надо ехать сейчас. Уже стемнело. Ма мне за всё это по башке настучит.

Омар слегка помрачнел.

– Emshee, Бинни.

– И куда я пойду? Я же не знаю, где нахожусь… Бинни – Затерянный в Космосе.

Омар кивнул головой в направлении Кахины.

– Женат, есть дети.

– Я знаю. Знаю. Ты не можешь оставить мелкую.

Бенни долго смотрел на город, на миллионы световых точек, плывущих перед ним. Он представил, что за каждым дверным проёмом таится уличный грабитель, только и ждущий того, чтобы вырезать ему какой-нибудь жизненноважный орган. Даже здешние коты выглядели несколько страшнее, когда, не мигая, смотрели на тебя в упор.

– Тогда, наверное, я подожду до утра. Восхода.

– Behee.

Они совершили налёт на сумку Бенни. Несколько бутербродов. Немного сока. Йогурт, яблоки и один батончик Марса. Спасибо тебе, Ма. Поскольку они не знали, когда им снова удастся поесть, мальчики оставили половину яблока на утро. Кахина всё равно ничего есть не станет. Более того, складывалось впечатление, будто её вообще ничего не интересует. Бенни вспомнил, что как-то видел Джорджа в таком же состоянии, когда ему наложили гипс на руку. Из-за анестетика он ещё долго оставался довольно вялым. Омар просто сидел около Кахины, укутывая её одеялами до самого подбородка и протирая лицо носовым платком Бенни.

Бенни же сидел на шлакоблоках, пытаясь укрыть шерстяным одеялом все открытые части тела. Судя по всему, в этом году жара поставила очередной рекорд, так что москиты и не думали исчезать. Он припомнил, что, казалось, века назад сказал ему дед, когда они покидали Ирландию: Африка раздавит тебя, как старая собака – безногого краба. Теперь он понял смысл этих слов. Было ощущение, будто люди здесь никогда не имели детства. У них не было такой роскоши, как возможность играть, или совершать ошибки, или хандрить. Всё, что у них было – это трудная жизнь, и больше ничего. И вот он оказался в самой гуще такого образа существования.

Бенни открыл для себя новое чувство. Оно было немного похоже на жажду, только не столь сильное. Это не был страх, к которому он уже успел привыкнуть. Просто всё то, что волновало его до сих пор, стало казаться таким глупым. Если Джорджи получал на одну конфету больше, он расстраивался. Или если Па хотел посмотреть новости, он выбегал вон из комнаты. Бенни наконец понял, что это было за чувство. Это был стыд.

А потом начался дождь. Столики у придорожных кафе опустели, поскольку все посетители забежали внутрь так быстро, словно кто-то придал им ускорение при помощи стимулирующего пинка. Даже Ахмеду удалось-таки оторвать свой зад от кушетки и переместиться под крышу. «О, великолепно, – подумал Бенни. – Лучше просто и быть не может».

«Сам виноват», – сказали маски.

«О, заткнитесь, парочка зануд», – мысленно окоротил их Бенни.

Он решил остаться снаружи. Просто позволить дождю литься на него, пока потоки воды не перемешают его с грязью и не смоют куда-нибудь в канализацию. Но дождь оказался слишком сильный. Он колотил ему по макушке, чуть ли не оставляя синяки. Просачивался сквозь подкладку шорт. А ведь ничто так эффективно не может заставить тебя встать и идти, как ощущение болота в собственных штанах.

С появлением третьего человека в малюсенькой комнатке стало не развернуться. Кахина выглядела очень бледной.

– Mush behee, – произнёс Омар. – У меня очень нехорошее предчувствие по поводу этого.

Бенни пытался выжать свои шорты.

– Ну, по крайней мере, хуже уже быть не может.

Подумать только, какие громкие слова. Наивный дурак!

* * *

Бенни только-только прикортул, пристроившись в углу, как Кахина начала плакать. Поначалу он решил, что всё ещё спит, и это Джессика рыдает у его открытого гроба. Кстати, в гробу он выглядел очень даже недурно. Весь из себя добрый и мужественный. И даже намёка на торчащий чуб не было. Потом рот матери начал открываться всё шире и шире. Он никогда ещё не видел столь преисполненного печали лица. Слёзы струились по щекам, как ^{прилив свежести с Old Spice} (162), переливаясь через края его соснового гроба. Он попытался сказать ей, чтобы она не плакала. Что всё в порядке. Что он не умер! Но она не слушала. Джессика Шоу была безутешна. Её стенания были такими же, как в «^{Уходящих в море}» (163). «Перестань, Ма, – крикнул он. – Со мной всё в порядке». Но внезапно он понял, что это не она оплакивала его, а её маски. Он потерял их. Пат Шоу подмигнул ему. «Джорджа мы попробуем воспитать лучше, – заговорчески прошептал он. – Он – наш последний шанс. Если мы не справимся, другого шанса нам не дадут».

– Бинни! Shuf.