Бен Гурион

«Будьте как можно добрее с Моше [Шаретом], ладно? Он так Вами восхищается и так Вас боится! И не давайте Вашей превосходной армии заплывать жиром. Никто не хочет — я хочу сказать: я надеюсь, что никто не хочет — военной хунты в Иерусалиме, — ни теперь, ни потом.

Благослови Вас Бог, дорогой. Не болейте.

Как всегда, Ваша Дорис».

Вскоре он приглашает ее присутствовать на национальном празднике. Она благодарит, но отказывается: «Так или иначе, а это было бы за счет оборонного бюджета. Возможно, я преувеличиваю, но подумайте, сколько (одна или две) дополнительных пушек Вам бы пригодились!». Тогда Бен-Гурион делает ей предложение, которое свидетельствует, как очень он хочет видеть ее рядом с собой:

«Я не знаю, что произойдет в конце июля, после выборов в Кнессет… Если я действительно должен вернуться, то буду настаивать, чтобы Вы приехали и стали работать со мной. Мне нужен не только ваш английский, не и ваш «нюх», хотя я и не всегда (или никогда) прислушиваюсь к Вашему мнению. Но Ваши драгоценные советы мне очень пригодятся; Приведете?».

Ответ приходит немедленно:

«Ваше письмо побудило меня к самоанализу. Но я убеждена, что Вы знаете, и нет нужды это повторять, что я всегда «в Вашем распоряжении», что я глубоко тронута Вашим доверием, которое является для меня большой честью.

В приемной премьер-министра чужаки-иностранцы встречаются не очень часта Больше всего мне бы не хотелось дать Вашим противникам повод упрекать Вас в близких отношениях, с англичанкой., И вообще, Вы что, действительно хотите иметь при себе Advocata Diaboli? А если я скажу, что стоит только заговорить об этом, как я ощущаю холод молчаливого неодобрения? Ну хорошо. Я все хорошо обдумала, дорогой, и практический вывод представляется таким, что после выборов я обоснуюсь в Вашей приемной в качестве нашей общей с Вами тайной надежды».

Бен-Гурион не хочет внять предостережению: «Если мне придется вернуться, то Вы должны приехать и работать у меня. И не говорите глупостей про «чужаков-иностранцев»… Это Вы чужая? Вы знаете, что Вам я доверяю больше, чем кому-то другому. Пока это только мечта, но порой мечты сбываются».

Мечта действительно сбудется, но поздно. Бен-Гурион вновь приходит к власти в ноябре 1955 года, а несколько месяцев спустя Дорис Мэй уходит на пенсию. В августе 1956 года она наконец приезжает к нему работать. Но надежды, которые она возлагала на свой приезд в Израиль, не оправдываются. После лихорадочных дней Синайской кампании она оказывается без работы. Она чувствует, что ее присутствие стало неуместным, и Бен-Гурион едва уделяет ей внимание. Ее мечта обрести «лишу» рушится вместе с желанием внедриться в «правящие круги, к которым когда-то я принадлежала». Через несколько месяцев она, разочарованная, возвращается в Англию.

Трудно сказать, произошло ли между ними какое-то охлаждение чувств, но, просматривая архивы Старика, видно, что их переписка прекращается с ее возвращением в Англию. В 1966 году они встречаются еще раз в Израиле, куда она приезжает для издания «Писем» Вейцмана, но не похоже, что эта встреча вернула былую близость.

Последние годы своей жизни Дорис Мэй проводит в своем маленьком доме в Лансинге, окруженная книгами и кошками. В конце 1968 года у нее обнаруживают рак и две недели спустя она умирает в возрасте шестидесяти девяти лет — вдали от Бен-Гуриона, унеся с собой свою тайну.