Бен-Гур

Один, два раза сменяется Бен-Гур, но спать он не может. Три года ночи, и наконец во тьме прорезался луч! Затерянный в бескрайнем море увидел землю! Такая долгая смерть, и вот — дрожь возрождения. Сон не для такого часа. Надежда обращается к будущему, настоящее же и прошедшее — всего лишь ее служанки, готовые доставить импульс или нужные обстоятельства. Пробужденная трибуном надежда вела в безграничные дали. Чудо не в том, что воображаемые плоды надежды могут делать нас такими счастливыми, а в том, что мы способны воспринимать их, как реальность. Подобно зернам пурпурного мака, они усыпляют наш рассудок. Скорбь утихает, дом возрождается, мать и сестра снова в его объятиях — вот образы, делавшие Бен-Гура в те мгновения счастливее, чем когда-либо прежде. То, что «Астрея» несет его навстречу ужасному бою, не имеет сейчас значения. Образы не были мечтой — они были. И потому счастье его было столь велико, столь полно, что в готовом разорваться сердце не осталось места для мести. Мессала, Гратус, Рим и все горькие воспоминания, связанные с ними, подобно миазмам прошедшей эпидемии остались внизу, а он летел по воздуху, далекий и недостижимый, внимающий пению звезд.

На воду легла густая предрассветная тьма, когда спустившийся с палубы человек быстро подошел к платформе и разбудил трибуна. Аррий встал, надел шлем, взял меч и щит и направился вслед за командиром моряков.

— Пираты близко. Вставайте и будьте готовы, — сказал он, поднялся по лестнице, вышел к звездам — спокойный, уверенный в себе настолько, что можно было подумать, глядя на него: «Вот счастливый эпикуреец, идущий на свою пирушку!»

ГЛАВА V Морское сражение

Каждая душа на борту, и даже сам корабль проснулись. Офицеры разошлись по местам. Воины разобрали оружие и, став во всем похожими на легионеров, были расставлены для боя. Колчаны со стрелами и охапки дротиков лежали на верхней палубе. У центральной лестницы стояли наготове чаны с маслом и корзины зажигательных шаров. Горели дополнительные фонари. Свободные от вахты гребцы стояли под охраной перед своим начальником. Провидению было угодно, чтобы Бен-Гур находился в числе последних. Сверху до него доносились приглушенные звуки окончательных приготовлений: матросы сворачивали парус, натягивали сети, изготавливали для боя машины, развешивали по бортам щиты из бычьих шкур. Но вот снова наступила тишина, полная смутных страхов и ожиданий, которые и расшифровывают слово «готовы».

По сигналу с палубы, переданному хортатору младшим офицером, все весла замерли.

Что это? Из ста двадцати рабов, прикованных к скамьям, никто даже не задал себе этот вопрос. Ничто не побуждало их к бою. Патриотизм, любовь или честь, долг — все это не имело Для них никакого отношения к происходящему. Единственное, что они ощущали, — страх человека, беспомощно и слепо влекомого навстречу опасности. Возможно, даже самые неразвитые из них, балансируя веслом, думали о том, что может произойти, но не обещали себе ничего, ибо победа стянет их цепи еще туже, а в поражении они разделят судьбу корабля, сгорев или пойдя на дно вместе с ним.

Они не могли спросить о происходящем снаружи. Кто был противником? Что, если друзья, братья, соотечественники? Задумавшись об этом, читатель поймет, какая необходимость двигала римлянином, приковывающим несчастных к скамьям.

Впрочем, времени для таких размышлений у них было немного. Звук строящихся за кормой галер привлек внимание Бен-Гура, и «Астрея» закачалась на мелких волнах. Он понял, что сзади находится целый флот, маневрирующий и строящийся, возможно, для атаки.

Новый сигнал с палубы. Весла опустились, и галера едва ощутимо двинулась вперед. Ни звука снаружи, ни звука внутри, но каждый инстинктивно пошире расставил ноги, приготовившись к удару, и само судно, казалось, прониклось этим чувством, затаило дыхание и кралось, как тигр.

В таких ситуациях теряется представление о времени, и Бен-Гур не мог оценить, сколько они прошли. Наконец, трубы на палубе громко пропели длинную, чистую ноту. Доска хортатора зазвенела. Гребцы до предела занесли весла, полностью погрузили их и разом рванули изо всех сил. Галера, дрожа каждой доской, ответила прыжком. Прозвучали новые трубы — только сзади, ни одной впереди, откуда доносился лишь усиливавшийся гомон голосов.

Мощный удар. Гребцы перед платформой начальника качнулись, некоторые упали со скамей; судно осело на корму, затем выпрямилось и пошло вперед еще более неудержимо, чем прежде. Пронзительные крики ужаса перекрыли звуки труб и ломающегося дерева, Бен-Гур чувствовал, как киль под ногами крошит и топит что-то. Люди вокруг в страхе глядели друг на друга. С палубы донесся вопль восторга: римский клюв победил! Но кто были те, кого приняло море? На каком языке они говорили, с какой земли пришли?

Ни остановки, ни промедления! «Астрея» рвалась вперед. Матросы, сбегая по лестнице, окунали хлопковые шары в чан с маслом и бросали их своим товарищам наверху. К ужасам сражения добавлялся огонь.