Бен-Гур

Иуда обернулся и увидел — Мессалу.

— Этот? — удивился высокий легионер в великолепных доспехах. — Да ведь он — мальчишка.

— Боги! — ответил Мессала, не забывая тянуть слова. — Новая философия! Что сказал бы Сенека на предположение, что лишь состарившись, можно научиться смертельной ненависти? Ты получил его, мать и сестру — это вся семья.

Любовь к ним заставила Иуду забыть о ссоре.

— Помоги им, о мой Мессала! Вспомни наше детство, и помоги им. Я, Иуда, молю тебя.

Мессала сделал вид, что не слышит.

— Больше я здесь не нужен, — сказал он офицеру. — На улице сейчас интереснее. Эрос мертв, Марс на царстве!

С этими словами он исчез. Иуда понял и со всей горечью души взмолился:

— В час мести твоей, Господи, да будет моей рука, которая ляжет на него!

Невероятным усилием ему удалось приблизиться к офицеру.

— Господин, женщина, которую ты слышишь, моя мать. Пощади ее, пощади мою сестру. Бог справедлив, он отплатит милосердием за твое милосердие.

Казалось, человек был тронут.

— Женщин в Крепость! — крикнул он. — Вреда не причинять — я проверю, — потом к державшим Иуду, — связать руки и на улицу. Он не уйдет от наказания.

Мать увели. Маленькая Тирза, в домашней одежде, отупевшая от страха, безвольно шла за солдатами. Иуда проводил их последним взглядом и закрыл лицо руками, будто навеки запечатлевая в памяти эту сцену. Быть может, он плакал, но никто не увидел слез.

В эти минуты с ним происходило то, что с полным правом может быть названо чудом жизни. Проницательный читатель уже понял, что молодой еврей был чувствителен почти до женственности — обычный результат жизни в любящем и любимом окружении. Если в его натуре и были более грубые элементы, до сих пор ничто не пробуждало их. Временами его тревожили уколы тщеславия, но это были только мимолетные мечты ребенка, гуляющего по морскому берегу и увидевшего красавец-корабль. Теперь же, чтобы понять происходящее в душе Бен-Гура, нужно представить привыкшего к почитанию идола, сброшенного с пьедестала и лежащего среди обломков своего прекрасного мирка. Однако ничто не указывало на перемену, когда он поднял голову и протянул руки, давая связать их; лишь купидонов изгиб покинул его губы. В это мгновение он расстался с детством и стал мужчиной.

Во дворе пропела труба. Галереи немедленно очистились от солдат, многие из которых, не решаясь стать в строй с награбленным, бросали на пол свою добычу.

Мать, дочь и всю челядь вывели из северных ворот, обломки которых загромождали проход. Когда вывели и лошадей вместе с прочим домашним скотом, Иуда начал понимать масштаб мести прокуратора. Ничто живое не должно было оставаться в обреченном доме. Если в Иудее найдется еще отчаянная душа, чтобы покуситься на римского правителя, кара, обрушившаяся на княжескую фамилию Гуров, послужит ей предостережением, и пустой дом должен напоминать об этой каре.

Офицер ждал, пока установят временные ворота.

Бой на улице почти прекратился, и только облака пыли над крышами указывали, где еще продолжается сопротивление. Почти вся когорта стояла, отдыхая; вид ее не стал менее блестящим.

Не думая уже о себе, Иуда был равнодушен ко всему, за исключением арестованных, среди которых тщетно искал мать и Тирзу.

Вдруг с земли поднялась женщина и бросилась к воротам.

Охранники попытались схватить ее, но безуспешно. Беглянка подбежала к Иуде и, упав, обхватила его колени. Грубые, покрытые пылью волосы упали ей на лицо.

— О Амра, добрая Амра, — сказал он. — Да поможет тебе Бог, а я не могу.

Она молчала.

Он нагнулся и прошептал:

— Живи, Амра. Ради Тирзы и моей матери. Они вернутся и…

Солдат оттащил рабыню, но она вырвалась и помчалась через ворота во двор.

— Не трогайте ее, — крикнул офицер. — Мы запечатаем ворота, и она умрет от голода.

Легионеры продолжили работу, а когда она была закончена, перешли к западным воротам. Они тоже были запечатаны.

Когорта промаршировала в Крепость, где прокуратор намеревался пробыть, пока не заживет рана и не будет вынесен приговор над арестованными.

ГЛАВА VII Галерный раб

На следующий день к опустевшему жилищу прибыл отряд легионеров, которые навсегда закрыли двери, запечатали их воском и прибили объявления на латыни:

Собственность

ИМПЕРАТОРА.

По мнению надменных римлян, такое сообщение делало дом неприкосновенным — впрочем так оно и было на самом деле.

Еще день спустя некий декурион со своими десятью всадниками приближался со стороны Иерусалима к Назарету.