Бен-Гур

— «Вот наступят дни, говорит Господь, когда возвращу Давиду Отрасль праведную, и будет производить суд и правду на земле. В те дни Иуда будет спасен, и Иерусалим будет жить безопасно». Веришь ты пророкам?.. Теперь, дочь, свиток речений сына Иуды, в котором не было порока.

Она дала Книгу Даниила.

— Слушай, господин мой, — сказал он: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий… И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится». Веришь ты пророкам, о мой господин?

— Довольно. Я верю, — воскликнул Бен-Гур.

— И что же? — спросил Симонид. — Если Царь придет бедным, поможет ли мой господин от дарованного ему?

— Помогу ли ему? Последним шекелем и последним дыханием. Но почему ты говоришь, что он придет бедным?

— Дай мне, Эсфирь, слово Господа, как оно пришло к Захарии, — сказал Симонид.

Она подала свиток.

— Слушай, как Царь вступит в Иерусалим, — и он прочитал: — «Ликуй от радости, дщерь Сиона… се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной».

Бен-Гур отвел взгляд.

— Что видишь ты, господин мой?

— Рим! — ответил он мрачно, — Рим и его легионы. Я знаю их.

— О! — сказал Симонид. — Ты будешь хозяином легионов Царя, для которых будешь избирать из миллионов.

— Миллионов! — вскликнул Бен-Гур.

— Ты видел кроткого Царя, входящего в свою вотчину, — отвечал Симонид, — видел его по правую руку, а по левую — медные легионы Цезаря, и ты спрашивал: «Что может он?»

— Да, я думал об этом.

— О господин мой, — продолжал Симонид, — ты не знаешь, как силен наш Израиль. Ты думаешь о нем, как о скорбном старике, рыдающем у рек Вавилона. Но приди в Иерусалим к Пасхе, встань у Колоннады или на улице Менял, и посмотри, каков он. Обещание Господа праотцу Аврааму у Падан-Арам стало законом, и народ наш приумножался — даже в пленении; он рос под пятой египтян; римские когти лишь подогнали его рост, и теперь он воистину народ и сроднение народов. И не только это, господин мой, чтобы узнать меру силы Израиля, ты должен учесть распространение веры, которая приведет тебя в ближние и дальние из всех известных земель. Далее, я знаю, привыкли говорить об Иерусалиме, как об Израиле, но это все равно, что найти вышитые лохмотья и судить по ним о мантии цезаря. Иерусалим — лишь камень Храма, или душа тела. Забудь на минуту о легионах, как ни сильны они, и сочти души верных, что ждут старого клича: «К твоим шатрам, Израиль!» — сочти в Персии — детей тех, кто не вернулся с вернувшимися; сочти братьев, толпящихся на рынках Египта и остальной Африки; сочти еврейских колонистов, отправившихся за счастьем на Запад: в Лодинум и торговые дворы Испании; сочти чистых кровью и прозелитов в Греции и ее островах, в Понте и здесь в Антиохии, а заодно и тех, кого осыпают оскорблениями в тени нечистых стен самого Рима; сочти верующих в Бога обитателей шатров в пустыне, у порога которой мы стоим, и в пустыне за Нилом, за Каспием и дальше в древних землях Гога и Магога; отдели тех, кто ежегодно присылает дары Храму в знак почитания Бога — отдели, чтобы счесть и их. И когда закончишь счет, господин мой, тогда увидишь, сколько мечей ждет тебя; тогда увидишь царство, готовое встретить того, кто «будет производить суд и правду на земле» — в Риме так же, как на Сионе. И вот тебе ответ: Что может Израиль, то может и Царь.

Это была величественная и живо написанная картина.

На Ильдерима она подействовала, как звук трубы.

— О, если бы я мог снова стать молодым! — воскликнул он, вскакивая.

Бен-Гур сидел неподвижно. Он понимал, что речь призывает его посвятить жизнь и богатство таинственному Существу, концентрировавшему в себе великие надежды Симонида не в меньшей степени, чем подвижника-египтянина. Идея, как мы знаем, была не нова для него, но являлась уже не раз: при рассказе Малуха в Роще Дафны, потом — более отчетливо, — когда Балтазар излагал свое мнение о грядущем царстве, и потом еще раз во время прогулки по Пальмовому Саду, когда он почти принял решение, если еще не принял его. Тогда она являлась и уходила только идеей, вызывавшей более или менее сильное ответное чувство. Не то теперь. Могучий ум посвятил ей себя, вложил в нее всю свою силу, возвел ее в ранг цели,поражающей возможностями и невыразимой святостью. Это было так, будто распахнулась прежде невидимая дверь и залила Бен-Гура светом, зовущим к служению, которое само по себе — высочайшая мечта, служение, уходящее далеко в будущее и обещающее богатую награду и удовлетворение всех желаний. Недоставало последнего толчка.