Белый ворон

— Люди должны помогать друг другу. Кроме того, обязанностью каждого антиквара является создание максимального комфорта клиента. И еще. Я сделал сброс потому, что одну картину тебе, скорее всего, придется кое-кому подарить. Не задавай лишних вопросов, это в твоих интересах.

— Если я буду платить за вывоз, отчего должен делать еще и презенты? — безмятежно улыбается Саблезубый.

— Я это не говорил. Просто хотел дать совет. Среди прочих вещей, оцененных, между нами говоря, не совсем дорого, есть полотно Курбе «Путники». Прекрасно понимаю, связи у тебя там будь здоров, однако если ты кое-кому подаришь эту картину, то станешь своим в одной из самых значительных семей мира. Правда, значительность эта не та, что прежде, но их стабильность подтверждена веками.

— Кого ты имеешь в виду?

— До второй мировой войны полотно Курбе было в коллекции семейства Ротшильдов. Ты приобрел его, узнал, кому прежде принадлежала картина, и потому ни о каких деньгах с Ротшильдов не может быть и речи.

— Про технику мог бы не рассказывать. Спасибо. Знаешь, я хотел бы сделать кое-что для тебя. На память.

— За сговорчивость и совет?

— Да нет. Просто с тобой было приятно работать. Мы вчера подбивали с Котей бабки, и он обмолвился, что у тебя какая-то сцепка с Гусем. Смешно, конечно, уровень не тот, однако знай — Гусь очень не любит лаврушников. А на меня работает бригада Арсена. Тебе еще что-то сказать? — по-отечески улыбается пока еще директор «Внештранса», и его нагло торчащие вперед зубы вызывают весьма милые ассоциации.

— В таком случае мне тоже хочется сделать тебе прощальный подарок, — твердо смотрю в глаза Саблезубого.

— Нет, — решительно прячет улыбку Коробов. — Свой подарок ты уже сделал. Тем более, мне самому станет приятно. Мое отбытие ознаменуется торжественным салютом из всех орудий! За такое зрелище и заплатить не жалко. Но, уверяю тебя, особо башлять мне не придется. Тем более, действительно стрелять почти нечем. Арсен выполнит любую задачу.

— Когда отваливаешь?

— Этого не знает никто. Даже мои близкие партнеры. Тебе же скажу одно: к сожалению, не смогу прийти на день рождения твоего сына. Так что, будь добр, передай мальчику подарок.

Саблезубый улыбается так, что кончики казацких усов приподымаются чуть ли не до переносицы.

— Надеюсь, это не нож.

— Часы. Старые добрые часы «Лонжин». У него есть часы?

— Нет. Гарьку больше автоматы интересуют.

— Подари ему эти часы, потому что самое дорогое — время. Его нужно ценить…

— … а главное — все делать вовремя.

— Вот именно. Думаю, это не последняя наша сделка. Некоторые из моих партнеров оттуда питают определенную слабость к прекрасному. Надеюсь, ты будешь не против, если я расширю круг твоих клиентов?

— Не жди, что после этого я потребую, чтобы ты забрал назад свой домик.

— Зачем, я и не жду. Ты же никогда не предлагал изначально гнилых вариантов. Дом твой. Живи в нем счастливо. Если, конечно, не придет время, когда…

— Не придет, — твердо ответил я. — Меня, в отличие от тебя, это мало устраивает.

— У каждого свой путь, — философски заметил народный депутат. — Скажи, я случайно не сумею увидеться с Сашкой Островым?

— Откуда мне знать, где он? Однако вероятность вашей встречи ничтожна. Человек, которого приговорила «Коза Ностра», не станет светиться до самой смерти.

Покидая Саблезубого, я все-таки сумел упрекнуть себя. Впервые за много лет пришлось сказать неправду. Кто, кроме меня, знает, где скрывается Остров? Никто, даже его старушка-мать, которая никогда не увидит своего сына. И Сашка уже до конца дней не встретится со своей семьей, если только не решит покончить жизнь самоубийством. Я не имел права честно ответить Коробову — с Сашкой ты не увидишься ни при каких обстоятельствах. Одно только утешает: что моя маленькая ложь в сравнении с тем потоком мути, которую нес своим избирателям пока еще депутат Верховного Совета Коробов? Но иди знай, быть может, от этой большой лжи его жизнь зависела не меньше, чем жизнь Острова от моего ответа Саблезубому. Однако сейчас впору задуматься над другими вопросами. А вернее, отключиться, хотя бы на минут сорок.

— Саша, — прошу водителя, усаживаясь на заднее сидение машины. — Поезжай не очень быстро.

— Понял, — односложно ответил водитель, вышел из «Волги» и достал из багажника целлофановый пакет с подушкой и пледом.

— Хотя бы полчаса, — бормочу, расслабившись до неприличия. — Позвони Марине, пусть приготовит кофе. Крепкий-крепкий…

19

Прикончив третью чашку кофе, я окончательно почувствовал себя человеком, мало-мальски умеющим соображать.

Прикурив белую стомиллиметровку «Пэлл-Мэлла», я ткнул кнопку селектора:

— Мариночка, народ безмолвствует?

— Гудят, — с явным оттенком неудовольствия поведала секретарша и тут же пояснила: — Твой подопечный рассказывает о боях в Греции.

— Тем не менее, пока приму Бойко, — замечаю, мгновенно отключив связь, чтобы Марина не начала командовать сегодняшним приемом.