Белый раб

Всё это я объяснил мистеру Мартину, и он, как мне показалось, был удовлетворён моим объяснением. Но однажды он прискакал в поле верхом. Настроение у него в этот день было прескверное, и, по-видимому, он был несколько возбуждён только что выпитым вином. Увидев, что в поле работает меньше половины всех моих людей, а работа даже и наполовину не выполнена, мистер Мартин пришёл в дикую ярость.

Он спросил меня, что это значит. Я ответил, что рабочие больны. Он обрушился на меня с проклятиями, крича, что сейчас не время болеть. Ему надоело, говорил он, слушать о каких-то там болезнях; ему отлично известно, что всё это одно притворство, и он не позволит, чтобы его водили за нос.

— Если кто-нибудь из них ещё раз пожалуется на болезнь, — сказал он в заключение, — ты, Арчи, высеки его хорошенько, и пусть немедленно приступает к работе!

— А если они в самом деле больны? — спросил я.

— Мне дела нет, больны они или нет! — заорал управляющий. — Если они притворяются, то они ничего, кроме плети, не заслуживают, если же они в самом деле больны, то маленькое кровопускание пойдёт им только на пользу.

— В таком случае, — заявил я, — вам следовало бы назначить другого надсмотрщика. Я для этого человек неподходящий.

— Заткни глотку, наглая тварь! — накинулся на меня Мартин. — Кто тебе позволил вступать в пререкания и спорить со мной? Подай-ка сюда плеть, болван!

Я повиновался, и мистер Мартин избил — меня так же, как в тот раз, когда вручал мне плеть. Так кончилась моя деятельность надсмотрщика, и хотя я при этом лишался двойного рациона и должен был вернуться в поле и наравне со всеми выполнять свою работу, я не могу сказать, что жалел об этом. Так тяжело и горько было выполнять эти позорные обязанности, за которые обычно брались одни только подлецы.

С этого дня я теснее сошёлся с кучкой рабов, сплотившихся вокруг Томаса, и стал самым деятельным участником во всех их предприятиях. Ограбления полей, совершаемые нами, стали принимать такой широкий размах, что мистеру Мартину пришлось поставить регулярную охрану из надсмотрщиков, которым помогали наиболее надёжные, с его точки зрения, рабы. Они бродили ночью по плантации, и делать налёты на поля теперь стало опасно. Все эти меры администрация поторопилась принять после одного случая, повлёкшего за собой настоящее следствие, которое, впрочем, не привело ни к каким определённым результатам. Однажды ночью почти одновременно вспыхнул пожар в разных местах плантации — загорелся роскошный дом генерала Картера, вспыхнули и, несмотря на все усилия спасти их, сгорели дотла его прекрасно оборудованные рисовые мельницы. Несколько рабов, в том числе и Томас, были подвергнуты особой пытке, чтобы выяснить, не участвовали ли они в поджоге. Эта жестокость ни к чему не привела: все они упорно отрицали свою вину, заявив, что ничего не знают. Я уже говорил, что Томас полностью доверял мне. Тем не менее и он ни словом не обмолвился мне об этом поджоге. Впрочем, я знал, что он принадлежит к людям, умеющим хранить тайну, и в глубине души не сомневался, что это дело не обошлось без его участия.

Одно было мне ясно: не погоня за добычей руководила действиями Томаса, а какое-то иное, более могучее чувство. После смерти жены он иногда напивался, но случалось это редко, а в обычное время трудно было сыскать человека более нетребовательного и умеренного в еде и питье. Когда-то он тщательно следил за своей одеждой. Теперь он стал одеваться небрежно, почти неряшливо. Общество товарищей его тяготило. Ни с кем, кроме меня, он близко не сходился; но даже и со мной ему не всегда хотелось бывать. К своей доле добычи Томас относился как-то пренебрежительно, словно не зная, что с ней делать. Чаще всего он просто делил её между своими товарищами.

Кто-то из нас предложил однажды расширить поле действия наших набегав и выйти за пределы Лузахачи. Томас в первую минуту отнёсся к этому предложению довольно равнодушно. Но так как продолжать прежние набеги на нашу плантацию было опасно, а привычка к грабежу у его товарищей была уже очень сильна, то отказаться от него они не хотели. Томас понимал это. Ему пришлось уступить, и в ближайшие же ночи мы под его руководством совершили несколько нападений на соседние поместья.

Дело зашло так далеко, что всполошились все управляющие, поля и земли которых значительно пострадали от грабителей.

Подозрения управляющих прежде всего пали на их собственных невольников, и на несчастных посыпались бесчисленные кары. Несмотря на все жестокости, набеги, однако, продолжались. Томас с такой ловкостью умел разнообразить свои приёмы и выбирать всё новые места, что нам долго удавалось избегать всех засад и ловушек, в которые нас пытались заманить.