Белый раб

Я повиновался, и мистер Мартин избил меня так же, как в тот раз, когда вручал мне плеть. Так кончилась моя роль надсмотрщика, и хотя я при этом лишался двойного рациона и должен был вернуться в поле и наравне со всеми выполнять свою работу, я не испытывал сожаления. Так мерзко было нести на себе позор этого звания, что я не в силах был дольше играть такую роль, хотя она и давала мне возможность поддерживать и защищать товарищей по несчастью.

С этого дня я теснее сошелся с группой, сплотившейся вокруг Томаса, и стал принимать участие во всех ее предприятиях. Ограбления полей, совершаемые нами, стали принимать такой широкий характер, что мистеру Мартину пришлось организовать регулярную охрану из надсмотрщиков, которым помогали наиболее надежные, с его точки зрения, рабы. Вся эта свора по целым ночам бродила по плантации, и приближаться к полям с каждым днем становилось все труднее и опаснее. Необходимость таких мер стала для управляющего очевидной после одного случая, повлекшего за собой форменное следствие, оставшееся, впрочем, безрезультатным. Однажды ночью почти одновременно вспыхнул пожар в разных точках плантации - загорелась роскошная резиденция генерала Картера, вспыхнули и, несмотря на все усилия, сгорели дотла его дорогостоящие, отлично оборудованные рисовые мельницы.

Несколько рабов, в том числе и Томас, были подвергнуты особой пытке, в надежде раскрыть их участие в поджоге. Эта жестокость ни к чему не привела: пытаемые упорно отрицали свою вину.

Я уже говорил, что Томас полностью доверял мне. Тем не менее он и мне ни словом не заикнулся об этом поджоге. Зная, однако, что он принадлежит к людям, умеющим хранить тайну, я не сомневался, что это дело не обошлось без его участия.

Одно было мне ясно: не погоня за добычей руководила действиями Томаса. После смерти жены он иногда напивался, но случалось это редко, и в обычное время трудно было сыскать человека более нетребовательного и умеренного. Когда-то он тщательно следил за своей одеждой. Теперь он одевался небрежно, почти неряшливо. Его тяготило общество товарищей. Он ни с кем, кроме меня, близко не сходился; но даже и мое присутствие не всегда бывало для него желательным. К своей доле добычи Томас относился как-то пренебрежительно, словно не зная, что с ней делать. Чаще всего он просто делил ее между своими товарищами.

Кто-то из наших друзей предложил однажды расширить район набегов и выйти за пределы Лузахачи. Томас в первую минуту отнесся к этому предложению как-то равнодушно. Но нельзя было не признать, что продолжать действовать в границах нашей плантации становилось все более опасным и почти невозможным. Томас понимал это. Да и товарищи продолжали настаивать. Ему пришлось уступить, и в ближайшие же ночи мы под его руководством совершили несколько набегов на соседние поместья.

Дело зашло так далеко, что всполошились все управляющие, поля и земли которых значительно пострадали от наших набегов.

Подозрения управляющих прежде всего пали на их собственных невольников, и на несчастных посыпались бесчисленные кары. Несмотря на все жестокости, набеги продолжались. Томас с такой ловкостью умел разнообразить свои приемы и выбирать всё новые точки для экспедиций, что нам долго удавалось избегать всех засад и ловушек, в которые нас пытались заманить.

Однажды ночью, когда мы находились среди рисового поля и уже почти наполнили наши мешки, тонкий слух Томаса уловил какой-то шорох: кто-то, крадучись, приближался к нам. Томас решил, что это охрана, которая в последнее время, вместо того чтобы убивать время, наслаждаясь бутылкой виски или пиликая на скрипке, стала выполнять кое-какие из возложенных на нее обязанностей. Томас знаком приказал нам спокойно отступать, придерживаясь заранее намеченного им порядка.

Поле с одной стороны было ограничено широкой и очень глубокой речкой, от которой отделялось высокой насыпью. Мы добрались до реки, где, укрытая береговым кустарником и деревьями, стояла наша лодка. Один за другим мы осторожно перебрались через насыпь, стараясь все время скрываться в тени кустов; все мы успели сесть в лодку и ждали только Томаса, который, как всегда, когда мы отходили, оставался позади, охраняя нас от возможных нападений. Внезапно послышались какие-то возгласы и шум, указывающие на то, что преследователи заметили Томаса, а может быть, и успели захватить. Два выстрела, последовавшие один за другим, еще более усилили охвативший нас испуг. Мы поспешно оттолкнулись от берега и, направив лодку по течению, быстро и бесшумно удалились от места, где совершалась посадка. Крики все еще продолжали достигать нашего слуха, но они звучали все глуше и как будто раздавались на берегу реки.

Изо всех сил налегая на короткие весла, мы быстро неслись по течению и вскоре очутились в маленькой бухте, где обычно прятали нашу лодку. Вытащив ее на берег, мы тщательно укрыли ее в высокой траве. Затем, подхватив привезенные мешки с рисом и оставив в лодке наши башмаки, мы побежали в сторону Лузахачи, до которой и добрались никем не замеченные.