Белый раб

На этот вопрос мой благожелательный советчик ответил, что действие обычных законов временно приостановлено ввиду "угрожающего положения". Необходимость самосохранения - выше всех законов. Южным штатам грозит страшная опасность: ожидается всеобщее восстание рабов. Все сейчас должно быть принесено в жертву ради спасения страны. Под угрозой жизнь белых, честь их жен и дочерей. Двое учителей, северяне-янки, получили накануне предписание покинуть город, и если бы не шаги, предпринятые моим почтенным собеседником, не заступничество ряда влиятельных лиц и не покорность, с которой высылаемые подчинились предписанию комитета бдительности, им грозила опасность быть высеченными на городской площади, вымазанными дегтем и вывалянными в пуху и перьях. А все отчего? Эти янки не сумели сдержать свой блудливый язык (это, повидимому, был намек на мои неосторожные замечания). Главным свидетелем против них выступал человек, от которого они имели дерзость накануне потребовать внесения просроченной за несколько триместров платы за обучение его детей у них в пансионе. Почтенный гражданин решил, как прозрачно намекнул мой юрист, что донос будет лучшим способом урегулировать счет с содержателями пансиона. Что касается меня, то мой собеседник считает самым разумным выходом, принимая во внимание царящее вокруг возбуждение, держаться по отношению к комитету возможно почтительнее и выказывать полное уважение к его распоряжениям. При таких условиях мой юрист, со своей стороны, примет все меры, чтобы вызволить меня из беды.

Узнав, что английский консул временно отлучился из города, я поспешил в сопровождении моего юриста явиться в комитет бдительности. Такая поспешность была, повидимому, достаточно обоснованной: ко мне в гостиницу уже успели послать второй отряд добровольных полицейских, а собравшаяся у крыльца и загораживавшая выход внушительного вида толпа своим поведением и недвусмысленными возгласами давала полить, что в любую минуту готова поддержать почтенную стражу при выполнении ее обязанностей. А приказ гласил: "Применить силу в случае отказа явиться в комитет". Стража приняла все меры, чтобы защитить меня от толпы, тем не менее при выходе из гостиницы меня осыпали бранью и оскорблениями.

Представ перед лицом высокого собрания, я подвергся строгому допросу, которым руководил сам председатель -джентльмен с остреньким носиком и колючими серыми глазами, староста местной пресвитерианской церкви, как мне сообщили позже. Он осведомился о моем имени, месте моего рождения, моей профессии и цели моего прибытия в страну. Я ответил, что прибыл с целью изучения нравов и обычаев этой страны, и добавил, что нравы эти и в самом деле довольно любопытные и способны вызывать удивление любого приезжего. Надо признаться, что с моей стороны разумнее было бы оставить при себе такие замечания, ибо моя выходка заставила почтенное собрание принять еще более недоброжелательный вид, тогда как мой адвокат знаком выразил мне свое неодобрение. Замечу кстати, что адвокат сидел, укрывшись в уголке, и был лишен права вмешиваться в ход допроса.

Отвечая на вопросы председателя, я, между прочим, рассказал о рекомендательном письме, адресованном местному негоцианту. Ему после этого был послан приказ комитета немедленно явиться и принести с собой письмо. Жена его, повидимому, сразу же выздоровела, так как по прошествии необычайно короткого промежутка времени он явился, держа в руках требуемое письмо.

Лицо его было в испарине, он весь трясся от ужаса, что немало способствовало усилению подозрений против меня и против него самого.

Письмо было от "Таппан, Вентворт и К°" - хорошо известной в Ливерпуле банковской фирмы.

Не успел председатель взглянуть на подпись, как его физиономия, и без того достаточно вытянутая и торжественная, вытянулась еще больше. Брови его приподнялись, словно у человека, увидевшего перед собой привидение или что-нибудь столь же страшное.

- Таппан! Таппан! - повторил он несколько раз язвительным и в то же время плаксивым тоном. - Таппан! Таппан! Вот! Попался, наконец! Эмиссар, призывающий к убийствам! Не может быть никаких сомнений! Это имя, - добавил он, обращаясь к своим коллегам, - принадлежит нью-йоркскому негоцианту, одному из главарей этого гнусного заговора. Это тот самый торговец шелком Таппан, который пожертвовал бог весть сколько тысяч долларов на распространение бунтовщических брошюр. Ах, как бы я хотел, чтобы в моих руках очутился он сам, этот мерзавец! Как счастлив был бы я оказаться одним из тех, кто накинул бы ему петлю на шею! Значит, вот как, господин Дэфас, - произнес он угрожающим тоном, обращаясь к негоцианту, которому было адресовано письмо, и бросив на него при этом взгляд, полный презрения и какого-то подобия жалости. - Вот как, господин Дэфас! Печально, очень печально, что у вас такие корреспонденты!

Гневные возгласы, угрозы и брань раздались во всех углах зала раньше, чем я успел произнести хоть единое слово.

Несчастный мистер Дэфас просто потерял способность раскрыть рот.