Белый пиджак

Так я поселился на некоторое время у Ирины. Она преподавала в школе английский. Очень быстро я сообразил, что несчастная женщина была законченной алкоголичкой. По утрам, собрав в кулак все свои силы, она наспех наводила небрежный макияж и с тяжелыми, мучительными вздохами отправлялась на работу. Я же совсем ударился в праздную жизнь, почти забросил посещение лекций в институте, заменив их возлежанием на удобном диване, почитывая четырехтомник Хемингуэя из библиотеки ее бывшего мужа, слушая изрядно надоевшего Тома Джонса; другие пластинки с записями песен Радмилы Караклаич, Сальвадора Адамо и исполнителей советской эстрады меня абсолютно не вдохновляли. Мне не хватало только халата, чтобы сходство с гончаровским Обломовым было окончательным. А что, не такой уж и отрицательный персонаж, этот симпатичный Обломов?!

Иногда я выходил из дома на набережную попить пива. Где-то около пяти вечера возвращалась измученная, груженая тяжелыми сумками Ирина. Каждый день стоил ей огромного напряжения сил, которых едва хватало до вечера. Бросив сумки на паркет в прихожей, она прямиком шла в кухню, на ходу откупоривала купленную по дороге домой бутылку водки и тут же выпивала одну за другой пару рюмок. Придя в себя через несколько минут, она становилась знакомой мне Ириной, ласковой, преданной и послушной. Начинала заниматься домашними делами, готовить ужин, который частенько перерастал в многолюдное застолье с обилием спиртного, потому что редкий вечер к нам кто-нибудь не заглядывал на огонек.

Чтобы поддерживать такой образ жизни, нужны были деньги, и немалые, явно превышающие размеры учительского жалованья. Я стал замечать, что из квартиры постепенно исчезали различные дорогие вещи: то хрусталь, то сервиз, то ковер.

Причин, по которым я ушел от Ирины обратно в общагу, было несколько. Я не очень уютно ощущал себя в роли альфонса – мужчины на содержании у женщины. Потом, я почувствовал, что начинаю натурально спиваться; лекалы будущего белого пиджака уже где-то выкраивались.В довершении ко всему, стало очевидным, что при таком житье-бытье я просто завалю предстоящую летнюю сессию…

Круг моих знакомств расширялся. Появились друзья-фотографы, ребята постарше лет на пять, которые давали нам, студентам, возможность подзаработать. Коморка из двух комнат, где размещалась их фотолаборатория, располагалась рядом с набережной Волги и гордо называлась «фирмой». С началом навигации, когда в город приплывало до несколько туристических теплоходов в день, запарка на «фирме» начиналась настоящая. Туристы традиционно фотографировались группами на главной площади города в первой половине дня. Отснятые негативы надо было спешно отпечатать, чтобы к отплытию теплоходов распространить фотографии среди туристов и получить «бакшиш». Рабочих рук не хватало, поэтому привлекались волонтеры из числа студентов, которые с пачками глянцевых фотоснимков сновали по теплоходам и реализовывали продукцию. «Глава фирмы» Роман Козлов, еврей с русской фамилией, был не жаден на деньги и платил нам по червонцу в конце вечера. Единственное, чего он терпеть не мог, так это дешевого альтруизма; деньги надо было заработать. Считаю, что это правильный подход.

Заработанные червонцы пропивались в тот же вечер в кафе «Лето», открытой площадке у реки, с полосатыми зонтиками-тентами над столами, и доброжелательно относившимися к нам молодыми, доступными официантками, всегда радостно приветствовавшими наше появление:

«Ага, наши мальчики пришли!».

Нам, особенно молодежи, нравилось разыгрывать из себя этаких кутил – прожигателей жизни; мы засовывали в кармашки белых накрахмаленных передничков официанток смятые рубли, чем еще больше поднимали в их глазах свой рейтинг. В этой компании очень скоро я стал пользоваться заслуженным авторитетом, излечив, как будущий доктор, от триппера некоторых невезучих товарищей. Поэтому Роман приблизил меня к себе, стал давать особые поручения, да и «гонорары» мои выросли значительно.

Первый мой серьезный конфликт с Системой возник в конце третьего курса, почти перед самой сессией. Как-то раз ко мне в гости в общежитие пришли уже пьяные однокурсники. Один из них, дошедший до невменяемости, когда все хочется ломать и крушить, оборвал радиопроводку в коридоре, лишив весь этаж удовольствия слушать бой курантов и одиннадцатичасовую производственную гимнастику. На Совете общежития, куда я был вызван как смутьян, мне дали трехдневный срок для устранения обрыва и восстановления бесперебойного радиовещания. Я почему-то крайне легкомысленно отнесся к заданию и не уложился в указанный срок. Через день после окончательной даты ко мне в комнату зашел председатель Совета общежития и, испытывая непонятную неловкость, скороговоркой сообщил, что сегодня, в 16 часов меня вызывают на расширенное заседание Комитета комсомола института.