Белый отряд

– Слишком много, слишком, – отозвался сэр Найджел. – Однако я всегда замечал, что на поле боя впереди идут обычно те, кто считает недостойным обидеть пленного, клянусь апостолом, а не те, кто, пробивая брешь в крепостной стене, жаждет прежде всего разграбить город, и не лодыри, не мошенники, которые валят толпой по уже расчищенной для них дороге. Но что это там между деревьями?

– Это часовня пресвятой Девы, – ответил Терлейк, – и слепой нищий, живущий подаяниями тех, кто приходит ей поклониться.

– Часовня! – воскликнул рыцарь. – Тогда давайте помолимся. – Сняв берет и сложив руки, он запел пронзительным голосом: – Benedictus dominus Deus meus, qui docet manus meas ad proelium, et digitos meos ad bellum. [Благословен господь бог мой, который учит руки мои сражаться и пальцы мои воевать (лат.) ]

Странной фигурой казался своим оруженосцам этот маленький человечек на высоком коне: его взор был возведен к небу, а лысина поблескивала в лучах зимнего солнца.

– Это возвышенная молитва, – сказал он, снова надевая берет, – меня научил ей сам благородный Чандос. А как живешь ты, отец? Мне кажется, я должен пожалеть тебя, ведь я сам подобен человеку, глядящему сквозь окно с роговой пластиной, тогда как соседи смотрят сквозь чистый кристалл. И все-таки, клянусь апостолом, существует еще огромное расстояние между тем, кто смотрит через такое окно, и совершенно незрячим.

– Увы, достойный сэр! – воскликнул слепой старик. – Я не вижу благословенной небесной лазури вот уже два десятка лет, с тех пор, как вспышка молнии лишила меня зрения.

– Ты слеп ко многому, что хорошо и справедливо, – заметил сэр Лоринг, – но также избавлен от созерцания многих горестей и низостей. Только что наши глаза были оскорблены зрелищем, которое тебя бы не затронуло. Но, клянусь апостолом, нам пора, не то наш отряд подумает, что он уже потерял своего командира в каком-нибудь поединке. Брось старику мой кошелек, Эдриксон, и поехали.

Аллейн, задержавшись позади остальных, вспомнил совет леди Лоринг и ограничился одним пенни, а нищий, бормоча благословения, опустил монету в свою котомку. Затем, пришпорив коня, молодой оруженосец изо всех сил помчался вслед своим товарищам и нагнал их в том месте, где лес переходит в вересковые заросли и по обе стороны извилистой дороги с глубокими колеями разбросаны хижины деревни Хордл. Отряд уже выходил из нее; но когда рыцарь и оруженосцы нагнали своих, они услышали пронзительные крики и взрывы басовитого хохота в рядах лучников. Еще мгновение – и они поравнялись с последним рядом; там каждый шел, отворотившись от соседа, и ухмылялся. Сбоку от колонны шагал огромный рыжий лучник, вытянув руку, и, видимо, убеждал и уговаривал бежавшую за ним по пятам морщинистую старушонку, которая низвергала потоки брани, сопровождая их ударами палкой; она лупила рыжего детину изо всех сил, хотя могла с таким же успехом лупить дерево в лесу: результат был бы тот же.

– Я надеюсь, Эйлвард, – сказал, подъезжая, сэр Найджел, – что вы никакой силы к этой женщине не применяли? Если бы это случилось, виновника вздернули бы на первом же дереве, будь он хоть самым отменным лучником на свете.

– Нет, достойный лорд, – ответил Эйлвард с ухмылкой, – тут к мужчине применяется сила. Он из Хордла, а это его мать, которая вышла приветствовать его.

– Ах ты, распутный лодырь, – выла та, едва переводя дух после каждого удара, – бессовестный, никудышный оболтус! Я тебе покажу! Я тебя проучу! Клянусь богом!

– Тише, матушка, – сказал Джон, обернувшись и косясь на нее, – я лучник, я отправляюсь во Францию, чтобы наносить удары и получать их.

– Во Францию, говоришь? – завизжала старуха. – Останься здесь со мной, и я обещаю тебе побольше ударов, чем в твоей Франции. Если тебе нужны удары, так незачем идти дальше Хордла.

– Клянусь эфесом, старуха говорит правду, – заметил Эйлвард. – Тут ты их получишь достаточно.

– А ты чего лезешь? Ишь, бритый каторжник, нищий! – заорала разъяренная женщина, накидываясь на лучника. – Что, я права не имею побеседовать с собственным сыном, ты непременно тоже должен языком трепать? Солдат, а ни волоска на морде. Я видела солдат и получше, а тебе еще нужна кашка да пеленка.

– Ну, держись, Эйлвард! – закричали лучники среди нового взрыва хохота.

– Не перечь ей, друг, – попросил Большой Джон. – В ее годы такой нрав – дело обычное, она не выносит, если ей перечат. А у меня на сердце становится по-домашнему тепло, когда я слышу ее голос, и чувствую, что она идет позади меня. И все-таки я должен вас оставить, матушка, дорога слишком кочковатая для ваших ног. Но я привезу вам шелковое платье, коли такое найдется во Франции или в Испании, а Джинни – серебрянный пенни; поэтому до свидания, и господь да сохранит вас.

Обхватив старушку, он бережно поднял ее, слегка коснулся ее лица губами, а потом, снова заняв свое место среди лучников, зашагал дальше с хохочущими товарищами.