Белый квадрат

Под юбкой были только колготки, сквозь которые просвечивали розовые трусики. Боброва спустила колготки, не спеша стянула трусики, наклонилась и, так же взявшись за ягодицы пальцами с ненакрашенными ногтями, развела их. Зад у Бобровой был значительно меньше, со смуглой гладкой кожей без прыщей. Вокруг аккуратного ануса виднелся легкий розовато-коричневатый ореол.

Все молча смотрели.

– Достаточно? – спросила Боброва.

– Вполне! – тряхнула головой Евгения Леонидовна так, что сверкнули ее голубого топаза серьги.

Едва Боброва выпрямилась и привела себя в порядок, она встала, подошла к ней, обняла:

– Правда посередине! Да? Мир?

– Мир, мир, – улыбнулась Боброва.

– Мир! Ура! – поднял бокал Виктор Львович.

– Миритесь немедленно, а то насильно помирим! – выкрикнул Сергей Николаевич.

– Мы не ссоримся. – Боброва опустилась на свой стул.

– Мы дискутируем! – подняла бокал Фраерман.

Молчаливая Аглая Михайловна взяла свой бокал:

– После таких дискуссий можно и разрыв сердца получить. Правда, Мария Умаровна?

– Что? – выпучила глаза и открыла рот мама Бобровой.

– Я говорю, они совсем спятили! – прокричала ей Семенова.

– Да, да, да! – Старушка замахала рукой и засмеялась. – Хулиганки!

– За наших очаровательных хулиганок! – протянул бокал Фраерман.

– Ура! – выкрикнул Виктор Львович.

– Всегда! – чокнулся с Бобровой Семенов.

– Везде! – смеялась Фраерман.

– И вместе! – тянулась к ним Зоя.

Стали чокаться и выпивать. Семенов поставил опустошенную рюмку на стол, подцепил вилкой кусочек сациви, понес ко рту, но вдруг замер.

– Что? – заметила его жена.

Он сидел, замерев, с поднесенной ко рту вилкой. И вдруг рассмеялся. Его усатое лицо с утиным носом и густыми бровями сморщилось от смеха. Он затрясся одной головой, бросил вилку, сжал кулаки и с силой оперся ими о стол.

– Сережа! – с укоризной пробормотала Аглая Михайловна.

Зажмурившись, Семенов смеялся мелким, быстрым смехом, утиный нос его ритмично дрожал в такт. Закусывая, все поглядывали на него, ожидая, когда он отсмеется. Но он не торопился: дух смеха словно вселился в него. Он стонал, крякал, выпускал сдавленное “и-и-и-и!” сквозь сжатые зубы, стучал кулаками по столу так, что звякала посуда, мотал головой, притопывал под столом ногою, замирал и снова начинал смеяться.

– Сережа! – Жена шлепнула его по руке.

Наконец в изнеможении он схватил салфетку, прижал к лицу.

– Ох, смерть… хватит… все… – простонал он, вытирая мокрые глаза, зашмыгал носом. – Просто я кое-что вспомнил.

– Мы это уже поняли, – кивнула Евгения Леонидовна.

– Вот… уффф… – Он отдышался и серьезно продолжил: – У нас в институте в мужской уборной было написано: “Позор и срам на всю Европу тому, кто вытрет пальцем жопу!”

Все разочарованно усмехнулись.

– Давайте сегодня без мата, – произнесла Боброва.

– Да… попу, попу, – исправился Семенов. – Так вот, Лидия Павловна, я думаю, что, если бы я вспомнил этот народный аргумент пораньше, ни Жене, ни вам не пришлось бы ничего показывать.

Фраерманы, Зоя и Виктор Львович рассмеялись.

– Шипы запоздалые, – откомментировала Боброва, вставая. – Так, я подаю пирог. Доедайте закуску, товарищи!

Она отправилась на кухню. Бабушка поспешила за ней.

– Пирог – это великолепно! – потряхивала кудряшками Фраерман.

– Пирог идет к нам на порог! – срифмовал Виктор Львович.

– Об этом пироге с судаком давно пора слагать поэмы! – погрозил всем ножом Фраерман.

– Сережа, а в твоем институте были грязные сортиры, – сказал Бобров.

– Не согласен! – замотал головой Семенов.

Все рассмеялись. И занялись завершением закуски.

– А я теперь знаю, какая разница между попой и жопой, – произнес Гарик.

– И какая же? – спросила Зоя.

– Попа чище жопы.

Гости усмехнулись.

– У моей мамы – попа, – продолжал Гарик.

– А у меня? – подняла брови Евгения Леонидовна.

– Не знаю… – пожал худым плечом Гарик, криво усмехаясь.

– Так-так, юноша? – Евгения Леонидовна демонстративно уставилась на него.

Гарик хмыкнул, отводя взгляд.

– Юноша-а-а! – ждала она.

Гарик молчал.

Фраерман протянул через стол кулак и слегка ткнул Гарика в плечо:

– Ты чего хамишь, парень?

– Я не хамлю.

– Ты в седьмом классе?

– Ну.

– Ну! Баранки гну. Не третьеклассник ведь, а?

– Нет.

– Не дурачок? Или дурачок?

– А при чем здесь… – Гарик исподлобья глянул на Фраермана.

– Да при том! Если сидишь со взрослыми, веди себя как мужчина, а не как сопливый школяр. Отвечай за свои слова.

Гарик что-то пробормотал. Бобров дожевал ветчину:

– Ммм… во-первых, не надо руки распускать за столом.

– А за такие его слова, дорогой Сергей Сергеич, вообще-то… по физиономии бьют.

– Руки распускайте у себя в семье.

– К счастью, мне это делать не приходиться. Оба моих сына хорошо воспитаны.

– Вот с ними и распускайте руки.

– А вы воспитывайте, воспитывайте сынка, дорогой. Еще не поздно.

– Юноша-а-а? – Евгения Леонидовна наклонила голову, стараясь заглянуть в глаза Гарику.

Но он отводил их.

– Ау-у? – напряженно ждала она.

С пирогом на блюде вышла из кухни Боброва.

– Ау, ау! – подхватила она. – Место, место расчищайте!

Зоя, Виктор Львович и Аглая стали готовить место для блюда с пирогом.

– Оп-ля! – Боброва водрузила блюдо с разрезанным на куски пирогом в центр стола.