Белый флюгер

У Дороховых всё было просто и понятно. Мальчишек стало трое. Отец сразу привык к этому пополнению, а мать лишь самые первые дни выделяла Гришу. Потом он и для неё стал не Гришей, а Гришкой, и гоняла она его наравне со своими сыновьями и за водой, и в лес за хворостом, и по другим хозяйственным нуждам. Он уже заслужил от неё и пару шлепков, а это значило, что Гриша получил полное равноправие.

Никаких сложных вопросов Дороховы не обсуждали. Никто не задумывался, кем будет Гриша для приютивших его людей. О его прошлом старались не вспоминать. Но прошлое не совсем ушло из жизни. Оно напоминало о себе.

Однажды, когда Дороховы ужинали, на берёзе закаркал Купря. Его сигналы уже все знали.

— Идёт кто-то, — сказал Карпуха.

Отец посмотрел в заоконную темень.

— Исправно служит твой крылатый.

— Он-то служит! А кто его кормит? — Мать взглянула на мальчишек. — Кормушку бы устроили, дрессировщики! Зима…

Стало слышно, как кто-то на крыльце притаптывал — сбивал снег с сапог. Вошёл Крутогоров.

— Хлеб да соль!.. Чайком угостите?

Пока Василий Васильевич раздевался, Федька поставил у стола ещё одну табуретку. Мать налила чаю и со вздохом подала чашку Крутогорову.

Он понимающе улыбнулся.

— Вздыхай, Варвара Тимофеевна, не вздыхай, а пришёл!.. Что мы одни можем? Ничего… Правильно ты подумала — за помощью пришёл.

— Не обижайся! — сказала мать. — Понимаю. Всё понимаю… А не по душе ваши дела и секреты.

— Ваши! — повторил Крутогоров. — Что я, один должен в этой грязи копаться? Мне сладко её нюхать?.. Я бы лучше сажу из труб выгребал и нужники чистил…

Мать немножко смягчилась.

— Всё бы ничего… А то вон и эти! — она покосилась на мальчишек. — И эти туда же! Сыщики!

— А чего? Интересно! — влез в разговор Карпуха и получил по затылку.

— А ведь отгадала! — удивился Крутогоров и подмигнул отцу, ища поддержки. — Для этого и зашёл. Хочу Гришу увезти на денёк.

Гриша захлебнулся чаем, вскочил и убежал бы, но Дорохов успел схватить его. Силой усадив на место, он по-отцовски притиснул мальчишку к себе.

— Не бойся! Ничего не бойся, сынок!

Давно так не называли Гришу. У Самсоновых никто не говорил ему «сынок», да и у Дороховых это ласковое слово прозвучало впервые. И Гриша обмяк. Он знал, что Крутогоров — начальник чекистов, но сильная тёплая рука Дорохова успокаивала его.

— Дела-а! — на выдохе произнёс Крутогоров. — Не хотел я ворошить прошлое, а придётся… Так вот, Григорий Куратов…

Гриша вздрогнул, услышав свою забытую родную фамилию.

— Ты мне ответь на один вопрос, — продолжал Крутогоров. — Ты мне скажи: когда вор ворует, он что — везде кричит, что это он украл?.. Не-ет! Он на других пальцем показывает!.. А бандит?.. Он тоже норовит на невинных своё преступление спихнуть!.. Не виноват я перед тобой, Григорий Куратов! И никто из чекистов не виноват! Не они спалили ваш дом. Другие!.. Вроде Самсоновых!.. За то спалили, что отец твой и мать не захотели вредить Советской власти!.. Ты веришь мне, Григорий Куратов?

Гриша молчал, хотя ему очень хотелось поверить Крутогорову.

— Верь! Верь! — горячо воскликнул Карпуха. — Дядя Вася не соврёт!

Загорячился и Федька.

— Во! Смотри! — Он сунул палец в рот, прошамкал: — Хочешь откушу за дядю Васю?

Палец он не откусил, а получил затрещину от матери.

— Гришку никуда от себя не отпустим! — категорически заявила она Крутогорову.

— Не пустим! — подтвердил Федька и добавил, отодвинувшись на всякий случай от матери: — Одного, без нас не пустим.

Кары на этот раз не последовало. Федькино предложение не шло вразрез с мыслями матери. Она знала, что отпустить Гришу придётся. Пусть уж втроём едут — всё спокойней будет.

— Надо помочь, Варвара! — подал голос отец и, покрепче прижав к себе Гришу, повторил: — Надо помочь, сынок! Надо!..

Крутогоров ночевал у Дороховых, а утром первым поездом они поехали в Петроград.

Всю дорогу ребята выжидательно заглядывали в глаза Василию Васильевичу, задавали хитрые наводящие вопросы, но ничего не добились. Узнали только, что поедут они на Елагин остров.

— А… они там… будут? — спросил Гриша и поёжился, как от холода.

— Никого там не будет, — успокоил его Крутогоров и повернулся к братьям Дороховым. — Вас бы не надо туда брать, да разве вашу мамку переспоришь!

До Елагина острова добирались на автомобиле. Город был хмурый, промёрзший, голодный.

Чем ближе подъезжали к Елагину острову, тем реже встречались прохожие. Петроград «похудел» на полтора миллиона человек. Кто был на фронте, кто уехал в поисках хлебных мест. И теперь не хватало народу, чтобы заполнить все городские окраины. В конце Петроградской стороны попадались улицы, на которых, как в заброшенной деревне, до окон намело снегу.