Белый Дозор

Телевизионный центр охранялся тщательнее обычного. Периметр оцепили бойцы специального подразделения, пропускной режим усилили, добавили охрану при входах в «Останкино» и стали проводить личный досмотр всех посетителей, притом работали с такой черепашьей скоростью, что перед входом в «Останкино» стали скапливаться огромные очереди, в которых люди продолжали друг друга заражать…

Никогда не спящий Невзор был вынужден давать небольшой отдых телу, в котором он проживал и которым владел почти всецело, понизив умственный коэффициент его прежнего и подлинного владельца до уровня малыша ясельного возраста. Однажды ночью (прошла неделя с момента катастрофы самолета, на котором летел Спиваков) Невзор сел на кровати и включил телевизор. Если не знать о том, что творилось в городе и судить о жизни по телевизионной картинке, то складывалось впечатление, что жизнь по-прежнему… прежняя: всё довольно пристойно, весело, с танцами на льду, с двумя несмешными геями в бабьих платках, с музыкальным каналом и платным телевидением для взрослых, которое тайком смотрят дети, когда их родители спят.

Именно такой канал и включил Невзор, хотел было пробежаться дальше, но маленький, инфантильный до смешного лепета Глинкин очнулся, заворочался где-то там, в темных глубинах подсознания, и раздался его торжествующий голосок:

— Тетьки! Тетеньки голые! Сиськи!

— Что за ерунда… — выругался Невзор. — Тебе-то куда, щенок? Не рановато тебе еще на блуд глазеть?

— Халасо! — захлебываясь слюной от счастья и вожделения, пробулькал Глинкин, и Невзор ощутил там, где принято ощущать вещи такого рода, сильнейшее напряжение. Откинув одеяло, он посмотрел на некоторые изменения, произошедшие с одним из органов тела, и презрительно улыбнувшись, процедил:

— Мелковато у тебя, Глинкин, достоинство. С таким только ежих пугать. Однако ты считаешь, что нам с тобой неплохо бы передохнуть и развеяться, занявшись угодным нашей повелительнице делом?

— Сиськи! Сиськи! — бесновался малышок Глинкин, и от его воплей у Невзора возникло такое чувство, словно он сидит в бочке, и бочку эту кто-то коварно столкнул с горы.

— Заткнись ты! Голова кругом идет от твоей похотливости. Экий разнузданный младенец с карликовым пенисом!

Глинкин заплакал, как и всякий ребенок, которому не дали то, чего он так страстно хотел: игрушку, катушку ниток, пистолет папы-милиционера, маминого дружка из латекса, которого она вечно прятала в шкаф и про себя игриво называла «Яша», но случайно позабыла на видном месте…

Внезапно Невзор смягчился:

— Ладно, так и быть. Совершим выезд в люди, пока они еще не понимают, что скоро их просто не останется. Найдем какую-нибудь Любаву для забавы. Однако уверяю тебя, что с таким мелковатым причиндалом, — он вновь посмотрел на незначительный «инструмент» Глинкина, — любавы нас с тобой засмеют.

— А-а-а, ы-ы-ы, — только и смог ответить Глинкин, который в столь юном возрасте привык выражать свои мысли предельно откровенно, но несколько туманно для понимания.

— Гой, гой, расти долгой, вверх и вширь, силу ширь, дело верши, девок теши, — нараспев произнес Невзор и остался доволен результатом.

— Вот это штука. Достойная. С такой и к любавам не стыдно… Однако и одежку ради такого дела стоит подобрать поярче. Есть у тебя, Глинкин, что надевают в таких случаях? — Невзор открыл здоровенный платяной шкаф и присвистнул: рядами, словно в магазине, висели костюмы, на полках головные уборы, внизу обувь «в цвет», перчатки…

— Да ты просто модник, — постукивая пальцами по небритому подбородку задумчиво пробормотал Невзор, выбирая, что ему надеть.

…По улицам ночной Москвы, над которой всё больше сгущался мрак, несся автомобиль Глинкина: огромный, черный, лаковый внедорожник, сделанный по специальному заказу прежнего хозяина в Германии и бронированный в Чехии. На заднем сиденье развалился бессмертный колдун, одетый во всё оранжевое. Даже носки и ремень у него были апельсинового цвета. Руки затянуты в оранжевые перчатки. На голове оранжевая шляпа. С шиком подкатив к дорогому ночному клубу, оранжевый Невзор вышел из машины и, сопровождаемый двумя охранниками с чрезвычайно смуглой кожей (а в ночи их лица и вовсе казались угольными), проследовал в клуб. Всё еще работало, открытой паники не было, но вовсю ходили слухи о загадочной волне смертей в Москве, будто бы от холеры или гриппа. Никто из клубных завсегдатаев, казалось, не относился к этим слухам всерьез. Клуб был забит до отказа, четверо барменов не успевали готовить напитки, смешивая абсент с энергетиком — этот убойный рецепт пользовался у столичных прожигателей жизни особенной популярностью.

Невзор внимательно посмотрел по сторонам, оценивая публику, поводил носом, нюхая воздух и с удовлетворением молвил: