Белый Дозор (под псевдонимом Алекс фон Готт)

– Похвально, – с уважением склонил голову Вышата, – честное сердце, твердая рука, острый ум, преданная душа – вот ты каков. Редко встретишь среди нынешних людей, чтобы вот так, всё нужное и хорошее в одном человеке собралось воедино. Большинство всё под себя норовят сгрести, не разумея, что, чем больше отдадут другим, тем больше и себе получат. Эх люди, люди, все в воробья верят, что в рукаве у них, а синицу в небе и ловить не пытаются. Нет, ты не таков, – пристально посмотрев в глаза Виктору, с удовольствием констатировал старик. – А называй ты меня Вышатой. Во всяком случае, меня все так зовут, и это не вызывает во мне никаких противоречий.

Услышав это странное, прежде никогда им не слышанное имя, Виктор внимательно посмотрел на старика, не болен ли тот, не сбрендил ли, сверзившись с такой высоты и выжив, но увидел, что старик серьезен и в его необыкновенных глазах никогда не было места безумию. Тогда Виктора пронзила насквозь ужасная догадка, он сильно побледнел и тем немало обеспокоил Вышату:

– Эй, да ты что? Ты мне брось! Эдак ты бледнеть повадишься, так всю силу из меня выпьешь, я и до дому не дойду, придется ратникам меня вместе с тобой на руках тащить, а путь к Лечуньям, вишь ты, неблизкий. Дня в три, коли уложимся, считай, повезло нам, – словоохотливо и загадочно выразился Вышата, но Виктор смотрел мимо него, и взгляд его был полон печали.

– Вот, значит, куда после смерти попадаешь... Теперь понятно, что к чему. Умер я, – отрешенно произнес Виктор. – Ну что ж... Жаль, конечно. Выходит, что вы ангел? Поэтому и спрашивали меня о том, как я к смерти отношусь. Ангел... Весь белый... Я и не думал, что ангелы бывают старые, я думал, они, то есть вы, такие, как рисуют вас на иконах: не то баба, не то мужик, глазастые и с крыльями. Серьезные такие...

– Ангел, говоришь? – рассмеялся Вышата. – Эка ты куда махнул! Ну уж нет, ангелов ты просто так не увидишь. Для этого и впрямь совсем помереть нужно. Вот придет твой срок, помрешь, тогда ты много чего увидишь всякого...

– Так разве я... – голос Виктора дрогнул, – разве я живой?

– Живее не бывает, – Вышата взял его за руку. – Чуешь? Ангелы за руки, будь уверен, не хватают. А чтобы не ломал ты голову над тем, кто я, – представлюсь тебе более официально. Ведь ты человек служивый и к чинам уважение имеешь, не так ли? Величают меня Жрецом Света Самосиянного, Главным Стражем Белого города, Волхвователем и Ведуном Изначальным. Еще можно меня называть на кельтский манер – друидом, это у вас модно, и потому я дозволяю, к тому же среди друидов у меня в свое время было много хороших друзей и не меньше славных врагов. Запомнил хоть половину, аль повторить? – хитро улыбнулся Вышата, и от улыбки этой вокруг его васильковых глаз собрались добрые морщинки.

– Мистика какая-то, – пробормотал Виктор. – Вы же с нами в самолете летели?

– Летел, – утвердительно кивнул Вышата. – Я вообще летающий, раньше любил это дело, а теперь стар я уже на такие дела. Да и сил полет требует немалых. Поэтому у меня, как видишь, эта катастрофа тоже много сил забрала. А вон и друга твоего нашли, сюда несут.

– Живой он? – забеспокоился Виктор.

– Боюсь, мой друг, что с ним не как с тобой. С ним всё непросто... – Вышата с трудом поднялся с теплого плаща, кряхтя и опираясь на посох с одним зеленым листочком наверху, освобождая место для Алексея. – Кладите его прямо здесь, под ноги подложите ему что-нибудь да под голову, чтоб в середине туловища прогиб был. А то кабы удар его не хватил, когда душа в него по новой входить станет. Вот смотри, Живосилушко, – он поманил своего ученика, и тот поспешил подойти, с почтением склонил голову.

– Вот здесь, – Вышата слегка тронул бездыханное тело чуть ниже пупка, – центр жизни земной, иль еще говорят – центр Яри, или, как брат мой Конфуций придумал, «кунда-линь». Здесь, а не в башке, как многие думают. Здесь и душа у живого гнездится. Разумеешь?

– Разумею, учитель, – вновь поклонился Живосил, и очи его на мгновение сверкнули каким-то странным огнем. Никто этого не увидел, лишь Вышата едва заметно вздрогнул. Он опустился на колени перед бездыханным телом Спивакова и, склонившись над ним, поднес свое ухо к его губам, а потом и к сердцу. Покачал головой.

– Слаб я нынче и здесь один не справлюсь. Вижу, что стоит он на Калиновом мосту, над Смородиной-рекой. Ровно половину моста одолел. Еще один шаг – и не вернуть его будет. Живосил, приготовь свою флягу! А ты, – повелительно обратился он к Виктору, – дай-ка мне свою руку. Вот так. Закрой глаза, сосредоточься и просто очень возжелай, когда откроешь глаза, увидеть его живым и здоровым. Это ж надо, как мудро, что он тебя с собою взял. Для возвращения с Калинова моста нужна чистая воля человека, который не лишь о себе печется, а и о других заботится. Чтобы силы Навьи, навки да мороки, меня с толку сбить не пытались, кругом нас встаньте! – скомандовал он ратникам, и те сомкнулись вокруг плаща, возложив руки друг другу на плечи.