Белый Доминик

С моего места видно только тело швеи; лицо скрыто в тени, падающей от шкафа. Внизу перед домом проезжает груженая по- возка, так что стены дрожат; стук колес давно затих, но дро- жание стен странным образом продолжается.

Может, я обманываюсь? Или, может быть, мои чувства нас- только обострены, что я могу улавливать то, что уже соверши- лось давно: тонкую вибрацию вещей, которая угасает гораздо позже, чем принято обычно считать?

Иногда я вынужден закрывать глаза: так возбуждающе дейс- твует красный свет ночника. Там, куда он падает, формы пред- метов разбухают и их очертания растворяются друг в друге. Те- ло швеи напомирает рыхлую массу, теперь она уже соскользнула со скамейки на пол.

Я твердо решил не поднимать взгляда, пока не произойдет нечто значительное. Я хочу остаться господином над своими чувствами.

Я ощущаю внутреннее предупреждение: будь настороже! Какое- то глубокое недоверие возникает во мне, как будто нечто дь- явольскиковарное, какое-то зловещее существо, как яд, просо- чилось в комнату.

Слова из письма Офелии: "Я буду с тобой и уберегу тебя от всякой опсности", всплывают так отчетливо, что я почти слышу их.

Внезапно одновременно из трех уст раздается крик: "Офе- лия! " Я открываю глаза и вижу: над телом швеи парит сине- ватый направленный вершиной вверх конус, сотканный из кольцеобразно- го тумана. Второй конус, похожий на первый, спускается с по- толка. Его вершина направлена вниз: она тянется к вершине первого, пока они не сливаются друг с другом, образуя некое подобие огромных, в человеческий рост, песочных часов.

Затем внезапно эта форма, как изображение в магическом фонаре, наведенном чьей-то рукой на резкость, стала четко очерченной - и перед нами возникла Офелия, живая и реальная.

Она появляется так отчетливо и телесно, что я громко вскрикиваю и порываюсь броситься к ней.

Но крик ужаса во мне - в моей собственной груди - крик ужаса, в котором различимы два разных голоса, в последнее мгновение сдерживает меня:

"Скрепи свое сердце, Христофор! "

"Скрепи свое сердце! " - отдается эхом во мне, как будто одновременно кричат мой первопредок и Офелия.

Призрак с бледным лицом подходит ко мне. Каждая складка одежды такая же, как и была при жизни. То же выражение лица, те же прекрасные мечтательные глаза, черные длинные ресницы, красиво очерченные брови, тонкие белые руки. Даже губы алые и дышат свежестью. Только на ее волосы накинуто покрывало. Она ласково склоняется надо мной, я чувствую биение ее сердца; она целует меня в лоб и обвивает руки вокруг моей шеи. Тепло ее тела проникает в меня. "Она ожила! - говорю я себе, - не может быть никакого сомнения! "

Кровь моя закипает и недоверие начинает таять от сладкого ощущения счатья, но все тревожнее кричит во мне голос Офелии, как будто в бессилии и отчаянии она ломает себе руки:

"Не оставляй меня! Помоги мне!... Ведь он просто надел мою маску! " разбираю я наконец слова. Затем голос исчезает, как будто рот зажат платком.

"Не оставляй меня! " Ведь это был зов о помощи! Он пронзил меня до глубины души!

Нет, нет, моя Офелия, ты, которая живешь во мне, я не ос- тавлю тебя! Я стискиваю зубы - и холодею... холодею от не- доверия. "Кто этот "Он", кто надел маску Офелии? "- спра- шиваю я в своем Духе и пристально вглядываюсь в лицо призрака. Вдруг в лице фанто- ма появляется выражение каменной безжизненной статуи, зрачки сужаются, как если бы в них хлынул поток света.

Как будто молниеносно какое-то существо сжимается от страха, что его узнают; это происходит очень быстро, но в промежутке одного единственного удара моего сердца я вижу, что в глазах призрака вместо меня самого отражается крошечный об- раз чьей-то чужой головы.

В следующий момент призрак отстраняется от меня и сколь- зит с распростертыми объятиями к точильщику, который, громко плача от любви и счастья, обнимает его, покрывая его щеки по- целуями.

Неописуемый ужас охватывает меня. Я чувствую, как волосы встают дыбом от страха. Воздух, который я вдыхаю, парализует мои легкие, как ледяной ветер.

Образ чужой головы, крошечный, как булавочная головка, но при этом более ясный и отчетливый, чем все, что может разли- чить глаз, стоит передо мной.

Я смыкаю веки и пытаюсь удержать этот образ перед собой. Лик призрака, постоянно обращенный ко мне, все время пытается ускользнуть - он блуждает вокруг, как искра в зеркале. Затем я заставляю его остановиться, и мы смотрим друг на друга.

Это - лицо существа, одновременно похожего и на девушку, и на юношу, полной непостижимой, нездешней красоты.

Глаза без зрачков пусты, как у мраморной статуи, и сияют как опал. Легкое, едва различимое, но еще более пугающее от своей скрытности выражение всеразрушающей безжалостности играет на узких, бескровных, тонко очерченных губах, с чуть-чуть поднятыми вверх уголками. Белые зубы сверкают из-под тонкой, как шелк, кожи - чудовищная усмешка костей.