Белый Доминик

Никто другой, кроме меня не сможет сделать этого с тобой, но и ты один не в состоянии выполнить это. Я должен быть ря- дом, потому что без меня, ты - только половина "Я", так же, как и я без тебя - только половина "Я".

Только так можно сохранить тайну преосуществления от узур- пации чисто телесными человеческими существами.

Я почувствовал, как предок медленно расслабил большой па- лец, потом быстро провел указательным три раза слева направо по моей шее, как будто хотел перерезать мне гортань.

Ужасный резкий звук, подобный высокому"I", пронзил меня, обжигая все члены.

Я почувствовал, как языки пламени вырываются из меня отов- сюду. "Не забудь: то, что сейчас происходит, и все, что ты сейчас делаешь и что переживаешь, происходит лишь ради переплавления тру- па! " - услышал я в последний раз голос моего первопредка Христофора, исходящий как будто из-под земли.

Затем остатки моего сознания вспыхнули в жару лихорадки.

&

VIII

О Ф Е Л И Я

Сейчас, когда я хожу по комнате, мои колени все еще дро- жат от слабости, но я вижу, как с каждым часом здоровье возв- ращается ко мне.

Тоска по Офелии разрывает меня, и я страстно мечтаю спуститься вниз по лестнице на террасу, чтобы наблюдать отту- да за ее окном, в тайной надежде увидеть ее хотя бы мельком.

Она приходила ко мне, когда я лежал без сознания, в лихо- радке, - об этом рассказал мне мой отец, - и это она принесла мне букет роз. Я вижу, что отец обо всем догадался. Может быть, она приз- налась ему в чем-то?

Сам я боюсь спросить его об этом, но и он избегает этой темы. Он заботливо ухаживает за мной; угадывает мои жела- ния и приносит мне все, что бы я ни захотел, но сердце сжимается от стыда и скорби при каждом знаке его внимания, когда я внезапно вспоминаю о совершенном мной ужасном предательстве.

О как я хотел бы, чтобы этот подделанный вексель был лишь бредовой галлюцинацией моей болезни!

Но сейчас, когда мой ум снова ясен, я осознаю, к сожале- нию, что все это произошло наяву. Почему и с какой целью я сделал это? Все подробности совершенно стерлись из моей памя- ти.

Я не хочу об этом думать! Я знаю только одно: я должен как-то поправить дело. Я должен где-то заработать деньги,... деньги,... деньги, чтобы суметь выкупить вексель.

От ужаса у меня выступает пот на лбу при мысли о том, что это невозможно. Смогу ли я заработать деньги в нашем ма- леньком городишке? Быть может, следует поехать в столицу? Там меня никто не знает. А что, если стать там слугой какого-нибудь богатого господина. Ведь я готов, как раб, работать на него день и ночь.

Но как мне упросить отца отпустить меня учиться в столи- цу? Чем обосновать свою просьбу, если он так часто гово- рил мне, как он ненавидит всякое обучение, кроме науки, приобретенной через саму жизнь? Но у меня нет даже самых начальных познаний, и не достает школьного образования!

Нет, нет, это, конечно же, невозможно!

Мои муки удваиваются, когда я думаю: теперь год из года и, может быть, навсегда я буду разлучен с Офелией.

Я чувствую, как лихорадка снова подкатывается ко мне при этой ужасной мысли.

Целых две недели я лежал в лихорадке; розы Офелии в вазе уже завяли. Может быть, она уже уехала? От отчаяния ладони мои становятся влажными. Может быть, цветы были знаком проща- ния?

Отец видит, как я страдаю, но не спрашивает меня о причи- не. Быть может, он знает больше, чем хочет показать?

Как хотел бы я открыть ему свое сердце и все, все ему рассказать! Но нет! Этого не произойдет. О если бы он прогнал меня! Как охотно я подчинился бы этому! Ведь тем самым я смог бы искупить свою вину. Но я уверен: его сердце не выдержит, когда он обо всем узнает. Я, его единственный ребенок, кото- рый вернула ему сама судьба, поступил с ним, как преступник. Нет, нет этого не должно произойти!

Пусть об этом узнают все! Пусть все на меня указывают пальцем! Только он один не должен ничего знать...

Отец мягко кладет руку на мой лоб, смотрит в глаза с лю- бовью и нежностью и говорит: "Все не так ужасно, мой милый мальчик! Забудь обо всем, что мучит тебя. Считай, что это был лихорадочный бред. Скоро ты выздоровеешь и снова будешь весе- лым! "

Он запнулся на слове "веселым", и я почувствовал, что он знает, сколько горя и страданий готовит мне грядущее.

Я тоже догадываюсь об этом.

Неужели Офелия уже уехала? Неужели он знает об этом? Воп- рос застывает на моих губах, но я подавляю желание задать его. Мне кажется, что я тут же умру от рыданий, если он ответит утвер- дительно. Внезапно он начинает торопливо и лихорадочно говорить обо всем, что могло бы, по его мнению, отвлечь меня и рассеясь мои тя- желые мысли. Я никак не могу вспомнить, когда же я расс- казал ему о ночном визите нашего первопредка во сне - или это было наяву? Но, видимо, когда-то я все же сделал это. В противном случае, почему он заговорил со мной на ту же самую тему? Без всякого перехода он начал: