Белый Бурхан

— Абаканец? Минусинец? — спросил хозяин неуверенно.

— Теленгит. Чочуш.

У хозяина удивленно сломалась бровь, но он тут же широко улыбнулся и жестом пригласил в юрту, представился:

— Урянхай. Хертек. — Ткнул рукой в сторону жены, копошащейся у очага, Савык. Какой длины твоя дорога?

Вопрос Чочуш понял, но с ответом задержался, отмахнувшись рукой в сторону входа. Хертек повеселел, что-то быстро сказал жене. Та достала из-за хозяйственной перегородки пыльную бутылку, протянула мужу. Хертек скусил пробку, разлил содержимое по чашкам, поднял первым:

— Менди чаагай! Пусть твоя дорога будет прямой! Поняв, что хозяин пожелал ему счастливого пути, Чочуш смущенно качнул головой и, обжигая горло, проглотил содержимое чашки. Удивленно взглянул на хозяина: такую крепкую араку его сородичи делать не умели.

— Из крапивы твоя жена ее делает?

— Русская кабак-арака, — усмехнулся Хертек, сливая в свою чашку остатки из бутылки. — Водка.

Чочуш размяк: водка ударила в голову, закружила мысли. Если бы Чочуш не оставил свой топшур у Доможака, его пальцы сейчас сами бы заплясали по струнам. Он отвалился спиной на подушку, заботливо подложенную Савык, прикрыл глаза, вслушиваясь в полузнакомую речь женщины, отчитывавшей мужа по-казахски:[33]

— Зачем ты напоил его? Он теперь будет спать до вечера!

— Пусть спит.

— Издалека едет. И далеко. Что гонит его?

— Об этом не спрашивают! — отрезал Хертек. — Мужчина сам направляет и повод своего коня, и полет своей стрелы!

— А ты спроси.

— Зачем? Он — гость. Уста его священны. Чочуш открыл глаза и, осторожно подбирая слова, сказал:

— Я иду искать другого бога. Доброго и справедливого.

Хертек и Савык переглянулись. Разных людей они встречали во время перекочевок, но человек, который садится в седло, чтобы сменить своих богов на чужих, был им непонятен. И они решили, что путник просто не может сказать о цели пути, не может выдать случайным людям своей тайны.

— Хорошего и сильного бога, — нахмурился Хертек, — ты мог бы найти у русских!

— Я не нашел его у них.

Хертек задумался. Не так уж и прост этот парень! И, похоже, нет у него тайны, и в словах его — одна правда. Но сменить богов куда серьезнее и страшнее, чем сменить имя! На это идут или от отчаяния, или от ужаса перед жизнью…

Гость уже встал и, пробормотав слова благодарности, покинул юрту. Хертек не стал его провожать: навстречу своему позору, своей славе и своей гибели мужчина всегда должен идти один.

Поспешил уехать Чочуш! Останься он на ночлег, поживи у Хертека и Савык хотя бы немного, ему не пришлось бы потом плутать по чужой земле до конца лета, не довелось бы встретить человека, который сломает его жизнь и озлобит сердце. Еще бы он узнал, что и сам Хертек сменил имя и бога, когда бежал из родных мест после разгрома праведного войска Самбажыка,[34] где был одним из шестидесяти его богатырей.

Когда-то Хертека звали Бузур-оол, и это имя соединялось в памяти злых людей с карающим мечом Самбажыка. Тверже Бузур-оола был только камень, из которого составлены горы. Честнее Бузур-оола было только небо. Справедливее Бузур-оола было только солнце, которое всем на земле светит и греет одинаково… Он не щадил врагов, но берег друзей. Он не носил дорогих одежд, но аратов[35] одаривал пригоршнями золота. Слово его всегда было делом, а дело его принадлежало тем, у кого с рук не сходили ссадины и мозоли.

Этот парень, случайно забредший в юрту Хертека и Савык только потому, что она подвернулась ему по дороге, всколыхнул душу старого воина, разбередил его до сих пор кровоточащие раны. Он не осуждал Чочуша, но и не разделял его нелепой надежды. Ждать или искать доброго бога — занятие для праздных и ленивых! Настоящие люди должны строить свое счастье! Добывать его, как огонь из камня!..

Савык сразу же заметила перемену в настроении мужа, подошла к нему, опустила руки на плечи, заглянула в глаза и отшатнулась — в них стояла боль.

— Ты обиделся на этого мальчишку, Хертек?

— Нет, но он не то и не там ищет! Святош и без него достаточно в горах и долинах! А земле нужны воины, труженики и певцы. Утирать слезы обиженным легче, чем изгонять прочь с земли самих обидчиков. Меч и кергу надо вложить ему в руки, а он протягивает их за четками…

— Не осуждай его так строго. Он еще молод!

— Я не осуждаю, а боюсь за него. Его годы — драгоценность, мои — угли давно погасшего костра…

— Угли хранят огонь, Хертек! Но тот обреченно махнул рукой и замолчал. Скрываясь в горах, степях, лесах и долинах вот уже более пятнадцати лет, он с женой гонял свою крохотную отару и шесть кобылиц по зеленым проплешинам Великой степи. Его юрта смотрела своим входом, полог которого никогда не опускался, только в ту сторону, откуда могла прийти опасность. И совсем не потому, что боялся Хертек своих недавних врагов, ставших хозяевами на его родине, хотя и знал, что те долго и тщетно ищут его, чтобы свести счеты… Он — воин, а воин всегда должен быть готов к битве!