Белые зубы

Айри благодарно ему улыбнулась. Теперь о ней заботился Маркус. Он помогал ей эти четыре месяца, когда она училась мыслить не размыто, а четко и определенно, по-чалфенски. Сначала она считала, что это большая милость со стороны великого ученого, но потом ей пришло в голову, что это доставляет ему удовольствие. Такое же, какое испытывает человек, следящий за тем, как слепой учится распознавать форму вещей или как лабораторная мышка находит выход из лабиринта. Из благодарности Айри стала интересоваться Будущей Мышью, а потом стратегический интерес превратился в подлинный. Визиты в кабинет Маркуса под самой крышей — уже давно ее любимое место в доме — стали все более частыми.

— Ладно, хватит тут стоять и глупо улыбаться. Идем.

Таких комнат, как кабинет Маркуса, Айри еще не видела. У него не было никакой другой функции, его единственное назначение — быть комнатой Маркуса. Здесь не было ни игрушек, ни всякого хлама, ни поломанных вещей, ни ненужных гладильных досок; здесь никто не спал, не ел и не занимался сексом. Он был непохож на чердак в доме Клары — собрание всякого барахла, где все старательно убрано в коробки и надписано, на случай если она вдруг решит покинуть Англию и улететь в другие края. Он был непохож на кладовки иммигрантов, заваленные всяким старьем, которым они когда-то пользовались, — и неважно, насколько оно было испорченным и поломанным, оно доказывало, что теперь у них что-то есть, тогда как раньше не было ничего. Комната Маркуса была посвящена только Маркусу и его работе. Кабинет. Как у Остин, или в сериале «Вверх-вниз по лестницам», или в книгах про Шерлока Холмса. Впервые Айри своими глазами видела настоящий кабинет.

Маленькая комната неправильной формы, с наклонным деревянным полом, из-за чего в одних местах можно стоять, а в других — нет, через окно в крыше свет падает квадратами, в солнечных лучах танцует пыль. Четыре картотечных шкафа стоят, как звери, выплевывающие бумагу из раскрытых пастей. Листы лежат кучами на полу и на полках, образовывают круги вокруг стульев. Густой сладковатый дым от немецкого табака парит под потолком, окрашивая в желтый цвет страницы книг на верхних полках, а на журнальном столике приготовлен изысканный набор курильщика: новые мундштуки, трубки всех форм, от обычных изогнутых до самых причудливых, табакерки, разнообразные ершики — все это лежит, как медицинские инструменты, в кожаном футляре с подкладкой из пурпурного бархата. Фотографии семьи Чалфенов висят тут и там на стенах, выстроились на камине, среди них есть и симпатичные снимки Джойс с еще не до конца развившейся грудью, сделанные во времена ее хипповой молодости — курносый нос и длинные волосы. А также несколько крупных изображений: фамильное древо семьи Чалфенов, портрет Менделя, явно довольного собой, и большой портрет Эйнштейна — канонический вариант: прическа Сумасшедшего Профессора, удивленный взгляд, большая трубка, а снизу цитата: «Господь не играет в кости». И наконец, массивное дубовое кресло Маркуса, а над ним фотография, на которой Крик и Уотсон, усталые, но довольные, сняты перед своей моделью дезоксирибонуклеиновой кислоты — винтовой лестницей, составленной из металлических скоб, ведущей от пола их кембриджской лаборатории куда-то вверх за кадр.

— А где Уилкинс? — спросил Маркус, склоняясь под низким потолком и постукивая карандашом по фотографии. — В 1962-м Уилкинс получил Нобелевскую премию по медицине вместе с Криком и Уотсоном. Но ни на одной фотографии Уилкинса нет. Всюду только Крик и Уотсон. История любит одиноких гениев и парные творения. Но в нее не попадают троицы.

Маркус помолчал.

— Если только это не комики или джаз-музыканты.

— Значит, вы одинокий гений, — весело заметила Айри, садясь на табурет.

— У меня был замечательный ментор. — Он указал на большую черно-белую фотографию на противоположной стене. — А менторы — это совсем другое дело.

Там был старик, снятый крупным планом, черты его лица грубо подретушированы, и в итоге — эффект топографической карты.

— Великий старый француз — джентльмен и ученый. Он научил меня почти всему, что я знаю. Ему за семьдесят, а ум ясный, как стеклышко. Но знаешь, главное не доверять менторам безоговорочно. В этом вся штука. Так… и куда же задевалась эта дурацкая фотография?