Так же как Виктор, Курбатов завербовался в экспедицию в Казани. Но в экспедицию их привели разные стремления. Виктор ехал работать, а Курбатов расценил вербовку как возможность бесплатно проехать в места, какие он покинул два года тому назад и куда стремился всей душой.
Тайгу он любил своеобразной любовью, связанной вообще со склонностью к бродяжничеству, с фартом и вольностью. Ему «фартило». В свои двадцать восемь лет он исколесил полстраны, побывал на юге и севере, работал на видных стройках, был в Монголии и нигде не задерживался прочно. Курбатов третий раз возвращался в тайгу, «пожив просторно» почти два года на деньги, добытые на прииске.
К старателям, в обычном значении этого слова, Курбатов себя не причислял. Он с презрением отворачивался от коллективной работы где-то около прииска, на пластах, требующих терпеливого труда. Пожалуй, его не прельщали и высокие заработки. Но смелая, мало общительная натура этого человека не мирилась с каким-то уставом, общим распорядком и ежедневными обязанностями. Скучно! Прирожденный разведчик, сын такого же как он бродяги — Николай Курбатов унаследовал от отца одну черту: страсть к поискам. И он бродил по тайге, голодал и мерз, находил и терял.
Оказавшись в экспедиции, возглавляемой Лукьяновым, он первое время старался, потом заскучал. Здесь ему мало кто пришелся по душе. Нравился простоватый Васька Терехов и веселый Жорка. Хорошие ребята! Но больше всех его заинтересовал Разумов. Первый раз в тайге, а ведет себя «стариком». Сноровка, сила! И, видать, — кремень. Скажет — отрубит. С таким не сдружиться — преступление. И Курбатов охотился за Разумовым с первобытной хитростью, немалой долей такта, а главное — настойчивостью.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лукьянов распорядился провести отпалку в бригаде десятника Чернова. Чернову было уже за тридцать, но все, даже самые молодые шурфовщики, звали его просто Кешкой, а насмешник Петренко, хотя и дружил с десятником, но звал его сухорукой балалайкой.
Высокий и жилистый Чернов вертелся среди своих шурфовщиков, низко склонялся над замасленной записной книжкой. На просеке собралось много народу, пришли рабочие и из других бригад. Здесь же были Айнет и Петренко. Айнет хотел поучиться подрывному делу.
— Ты норму давай, не ходи со мной, — попробовал Айнет задержать Алешку, но Алешка был упрям.
— А кто будет сортировать — петушки к петушкам, раковые шейки к раковым шейкам? — насмешливо спросил Петренко. — Ты, товарищ Байкеримов, нарушаешь приказание десятника.
Айнет молча почесал живот, не находя на этот демарш веских возражений.
Ганин обратил внимание на странное, как ему казалось, поведение Разумова и Курбатова: друзья сидели в сторонке, их лица были сумрачны и вялы. Среди шурфовщиков разгорелся спор. Петренко первым подлил масла в огонь.
— Здорово как получилось! Мы взрывчатку на собственном горбу притащили, можно сказать, а шурфики взрывать для этого сухорукого балалаечника!
— Не понимаешь, а шипишь, ровно гусь на дороге, — вспылил Чернов. — У меня бригада самая слабосильная. Вы вперед убежали, а у меня ни одна линия не вскрыта. Ты… вертивоз! Петушки к петушкам разложил, да раковые-то шейки смешал с медовыми коврижками, — поддразнил Чернов.
Алешка отмахнулся от Чернова и с самым серьезным видом склонился над картой, которую развернул Андрей Ганин.
Лукьянов прибыл в самый разгар спора.
— Зачем? Скажите, зачем? — кричал Мосалев и тыкал пальцем в карту. — Зачем нам выбрасывать тысячу кубов, когда мы наперед знаем, что тут пустая порода! Глядите сами: третья и четвертая линия ничего не дали, так ведь шестая и седьмая тоже ничем не обрадовали. Чего же мы ждем от пятой? Она же, эта пятая, будь ей не ладно, в самой середине.
— Так это же поиски, Костя, — горячо возражал Ганин. — Ну, пойми: поиски. Можно вскрыть шурфами еще двадцать линий и…
— Ничего не найти, — насмешливо закончил Петренко.
— Да, и ничего не найти. И геолог не отвечает за неудачу. Зато ликвидируем белое пятно…
— Да бросьте вы! Белое пятно, белое пятно! — рассердился Костя.
— Подожди, Костя. Я то хочу сказать, что больше ни один изыскатель не будет работать там, где мы пройдем согласно проекту.
— Пускай так, — согласился Костя. — Черт с ним, с пятном твоим. Но зачем нам вскрывать пятую линию? Зачем вскрывать седьмую?
— Верно! — вдруг серьезно проговорил Алешка. — Напиши на карте, мол, ковыряли, а все без толку, нет слева и справа, значит и в середине нет. Прочтут люди твой отчет и скажут: ай да ребята, сообразили — у них, (у нас то есть) ушки топориком, глазки, буравчиком. С головой значит.
В словах Алешки содержалась дельная хорошая мысль, все оценили это, но он сам сбросил себя с коня.
— Или так: выпиши наряд, напишем, что взорвали, а деньги пропьем. Кто проверять будет? Ой, что ты, князь! Я же для всех… — Петренко пошатнулся.
— Шпана — на троих адын штана! — громыхнул Айнет и, зло плюнув, еще раз ткнул кулаком Алешку в бок.
Шурфовщики рассмеялись. Алешка стушевался.