— Ну, виноватый всегда найдется, — сказал Курбатов, узнав о письме.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Секретарь рудоуправления, немолодая уже женщина, передавая Истомину утреннюю почту, сказала:
— Андрей Павлович только что вышел. Он просил передать, что пробудет на радиостанции около часа.
Истомин кивнул. Так повторялось каждое утро, вот уже две недели. Пока Истомин прогуливался и изучал важные циркуляры, новый управляющий работал в своем кабинете. В девять часов он отправился на радиостанцию — гордость всего рудоуправления — и разговаривал с руководителями рудников.
Эту странность двух начальников — не встречаться по утрам — сразу приметили служащие. Трудно сказать, что таилось за этой странностью: скрытое недружелюбие между новым управляющим и старым главным инженером или привычки, которые властвовали над обоими?
Сегодня из просмотренной утром почты Истомин больше всего уделил внимания письму Лукьянова. Начальник экспедиции подробно описал историю Виктора Разумова и просил утвердить его горным десятником. Ходатайство свое начальник экспедиции подтвердил и в устной форме, когда приезжал за продуктами и оборудованием.
«Интересно! Учился семь лет на двух факультетах. Сын крупного инженера, родной племянник известного всей Москве архитектора. Второй дядя — не менее известен: художник, родной сын портретиста Разумова! Но… умный ли человек? Лукьянов, кажется, перехватил. Разве стал бы умный человек драться в приличном доме… Но утвердить нужно».
В кабинет заглянула старшая дочь Истомина — студентка медицинского института. Она недавно прилетела из Иркутска на каникулы. Ее звали Антониной, а отец называл Антой.
— Папа, я на минутку, прости! — быстро заговорила Анта. — Я знаю, что ты страшно занят. С утра, как шальная, бегаю по всему поселку и всему радуюсь, всем любуюсь. Побывала и на пристани. Отличный катер! Ты понимаешь меня, папа?
— Пока нет.
— Ну, конечно, понимаешь! Мама уверяет, что ты всегда был догадлив. Короче говоря, сегодня вечером будем кататься на новом катере и, конечно, по Мане! Согласен?
— Придется согласиться. Еще что?
Поболтав еще немного, девушка ушла. Истомин подошел к окну. Он увидел стремительную фигурку Антонины за оградой и мягко улыбнулся. Да, Анте, как видно, скучновато в поселке. Хоть бы приехал сын, Гриша… Но этот шалопай не торопится, уже третий год торчит в Днепропетровске. Надо что-то придумать, иначе Анта затоскует.
Он развернул рулон миллиметровки и забыл о дочери.
В кабинет главного инженера вошел Андрей Павлович Тушольский — новый управляющий. Годами он был значительно моложе Истомина, но темное от загара лицо, густые брови, сросшиеся над строгими, словно всегда сердитыми глазами, старили Тушольского; по сравнению с управляющим круглолицый Истомин с белой кожей без морщин выглядел тридцатипятилетним.
— Разговаривал с Ногдиондоном, — сказал Тушольский. Они помолчали, обдумывая все, что связывалось с этим звучным названием: «Ногдиондон». — Мишин непременно хочет пройти зарезкой по вершине Южного, за «Стариковской ямой». Ваше мнение, Пимен Григорьевич?
— Невозможные условия, Андрей Павлович: дорогу туда не проложить, вокруг лесистая топь — голец истекает ручьями. Я ездил туда в прошлом году верхом… Да что значит ездил! Вел в поводу коня. Вот и судите о дороге. Как забросить оборудование, как расселить людей? Очевидно, Мишин об этом не думает. А как доставлять к реке слюду?
— Мишин говорит, что можно проложить гать к зимовью, а оттуда волоком, минуя топь. О жилье он просит не тревожиться, — проворчал Тушольский.
— Пятьдесят-шестьдесят тонн слюды первых номеров они на Южном возьмут, — сказал Истомин. — Но сейчас трудно решить, во сколько обойдется это…
— Подсчитайте! — несколько раздраженно предложил Тушольский. — Вы инженер.
— А вы? — улыбнулся Истомин.
— Я пимокат.
Оба замолчали. Они познакомились недавно, но уже многое понимали с полуслова. Если Тушольский назвал себя пимокатом, кем он действительно был когда-то, до выдвижения на руководящую работу, — значит ему трудно, он ищет решения. Истомин знал, что Тушольский и сам умеет хорошо считать: он окончил промакадемию и имел звание горного инженера.
— Хорошо, подумаю. Хотя, признаться, мало надеюсь, что удастся выделить Ногдиондону людей. Исход один, Андрей Павлович…
Истомин облокотился, прикрыв ладонью подбородок и губы. Тушольский медленно отвел глаза от лица главного инженера и уставился на кадку с раскидистым фикусом. Он машинально тронул пожухлый лист. Листок отвалился от черенка. Разглядывая его, Тушольский ждал.
— Один исход, Андрей Павлович: опередить плановую добычу хотя бы на месяц-полтора. Тогда мы сумели бы освоить Южный, который даст нам десять, а может и двенадцать процентов годовой программы, и все лучшими слюдами. Все первыми номерами.
Тушольский положил листок фикуса на зеленое сукно стола, в полосу солнечного блика: листок засиял чистым золотом. Тушольский внезапно выпрямился и спросил в упор:
— Вы гарантируете положительный результат этого вашего исхода?