Белые одежды. Не хлебом единым

Если бы старые клещи не отпустили Федора Ивановича, он не рискнул бы встречаться с Красновым. А если бы встретился, он, может быть, даже улыбнулся бы ему. Но клещи исчезли, дите было пристроено. И, мгновенно забыв обо всем, кроме одного, он затих и сжался. Терпеливым мстителем стал ждать.

Неудачным для альпиниста оказалось чье-то решение рекомендовать его на выборную должность, которая на виду у всех. В неудачное время назначили ему явку сюда. Неудачно для него сложился разговор Федора Ивановича с двумя сотрудниками, пересматривавшими дела. Особенно та часть беседы, где упоминали Краснова. И свой яркий костюм спортсмен выбрал крайне неудачно. И совсем не ко времени надел этот кричащий знак своего процветания.

Добрый час стояла вокруг Федора Ивановича тишина. Потом дверь открылась, и Краснов выскочил оттуда с остановившимися глазами, устремленными вдаль. Он автоматически рассчитал: в три быстрых шага пересечет всю область полумрака, где после светлой комнаты был виден только блеск чьих-то глаз. Потом упадет на сиденье машины, включит скорость и умчится. И вздохнет облегченно.

Но он сделал только один шаг. Кто-то, с лицом, обросшим шерстью, встал перед ним в полумраке. Невидимая рука скомкала лацкан на его груди.

— Куда бежишь? Постой… — Сдавленный знакомый голос отнял у него силы.

— Федор Иванович… — успел он прошептать. В ту же секунду резкий дробящий удар обрушился на его переносицу. И второй… Он повис на своем лацкане, словно поддетый на крюк. Ткань затрещала, и тяжелое тело грохнулось на пол.

Федор Иванович не изучал ни бокса, ни карате. Первое его движение, когда он, растопырив пальцы и выпятив губы, словно для поцелуя, остановил Краснова и, схватив за пиджак, встряхнул, — это движение освободило в нем что-то незнакомое, дикое. И положило начало всему остальному. Но когда увидел врага, лежащего на полу с криво надорванным лацканом, с кровью на дрожащей, хнычущей губе — он мгновенно погас. Опустив плечи, остановился, ожидая появления представителей власти. Но от стен, где сидели, поблескивая глазами, безмолвные фигуры, отделилось несколько человек. Схватили его за руки, заломили, начали бессмысленно крутить назад. И сразу пришла вторая волна, более сильная, слепая. Он встряхнулся, люди, повисшие на нем, разлетелись. Вдруг разглядел в полумраке белую с синими цветами фарфоровую вазу, стоявшую на полу. Она звала его. Схватил стеклянно-скользкое тело, поднял над головой — и Краснову пришел бы конец, но тут на Федора Ивановича посыпался весь многолетний запас окурков и пепла, накопившийся в вазе. Как бы увидел себя со стороны, нелепая картина погасила его, и в носу запершило, глаза ослепли, забитые пеплом. И он бережно опустил вазу в чьи-то руки. Его решительно взяли под локти и куда-то повели, в какую-то дверь. Усадили на стул. Он услышал всхлипывающий голос Краснова:

— У меня нет никаких претензий…

Потом Федора Ивановича опять повели, теперь на улицу. Усадили в машину рядом с судорожно вздыхающим Красновым. Машина проехала два или три переулка и остановилась. Опять повели куда-то. Это было отделение милиции. Посадили перед крашеным голубым прилавком, за ним около телефона сидел дежурный. Те два милиционера, что привели Федора Ивановича, смеясь, что-то начали вполголоса рассказывать этому важному человеку.

— Я не имею претензий… — слышался голос Краснова. — Никаких претензий не имею…

Долго беседовали о чем-то, звонили по телефону. Спрашивали у Федора Ивановича фамилию и имя, год рождения. Он хотел было объяснить: бил Краснова за то, что тот посадил много людей, в том числе и его жену. Но на Федора Ивановича махнули рукой.

— Знаем. Его ж для того и вызывают… Разобраться, что он там нес на этих людей…

Тут дежурный строго посмотрел на говорившего, и тот сразу умолк. Потом дежурный сказал:

— Краснов, можете идти. Зайдите в уборную, умойтесь.

— Мне бы с товарищем… поговорить… — тихо попросил спортсмен.

— Иди, иди скорей. Умывайся.

И Краснов, придерживая надорванный лацкан, ушел.

— А то он с тобой поговорит, — добавил дежурный, когда Краснов вышел. Он сказал это явно для второго задержанного.

Почувствовав его расположение к себе, Федор Иванович тоже попросил разрешения сходить в уборную, промыть глаза.

— Потерпи. Твой друг уйдет, пойдешь ты, — сказал дежурный милиционер. — А то опять кинешься. Вон как расписал человека.

— Он у этого жену посадил, — негромко проговорил один из тех двоих, что привели Федора Ивановича. И покачал головой. — Мало ему, еще поговорить хочет…

— Его не первый раз здесь бьют, — заметил второй милиционер.

— Почему-то всегда в наше дежурство, — сказал первый, и оба засмеялись.

— А бьют же как крепко! По-лагерному, — заметил дежурный. — Всё реабилитированные. Или родственники. А его все вызывают. Он уже привык, сразу на пол падает.

— Симулирует, — бросил второй милиционер, выходя. Потом вернулся. — Ушел. Давайте вы…

Пока Федор Иванович умывался над раковиной, милиционер присматривал за ним через открытую дверь. Потом проводил в дежурное помещение:

— Посидите еще. На лавочке, десять минут. И отпустят вас.