Белые одежды. Не хлебом единым

— Замечателное оборудование, — серьезным тоном сказал датчанин. — Я вижу, здесь два термометра. Это правилно. Теперь я совсем поверил. В науке важно не новое оборудование, а новая идея. А что это такое?.. — Он взял с подоконника плоскую картонную коробку, о которой Федор Иванович уже забыл. — Это конфеты? О-о, это потрясающая вещь! — Мадсен открыл крышку. — Это театралный грим! — Он приумолк, не сводя глаз с коробки. — Вы знаете, есть вещи, которые умеют в нужный момент попадать под руку. Вам приходилось слышать голос вещей? Я себе тоже куплю такую коробку…

— Возьмите ее от меня на память.

— О, я охотно беру, спасибо! Иван Ильич! Какое великое напоминающее значение может иметь подобный сувенир…

— Мне эту коробку тоже подарили. С таким же значением.

— Это должно было произойти. У этой коробки всегда была специалная рол.

— Я бы не отдал ее вам, но у меня назревает особая ситуация, в которой это будет лишняя вещь.

— Вы искажаете действителность. Я полагаю по-другому: пришло время мне встретиться с загадочным человеком, носящим имя моего друга, и коробка дождалась своего выхода на сцену.

— Давайте лучше к делу. Вот… — Федор Иванович достал из ящика, прислоненного к окну, клетчатый носок, в котором лежали клубни, переданные Свешниковым. — Это полиплоид. Клубни — это недостаточно убедительно. Надо прорастить, сделать цитологический анализ, сравнить… Нужна неделя работы.

— О, я вижу цвет и расположение глазков. Это «Контумакс»! И это настоящий полиплоид! Этот один клубень вы во что бы то ни стало подарите мне. Я буду анализировать дома.

Федор Иванович взял клубень из его руки и положил обратно в носок.

— У вас есть фото. Теперь у вас будет еще уверенность — вы видели этот полиплоид.

— Вы меня разочаровали…

— А вот ягоды, — сказал Федор Иванович. — Это тот самый гибрид. Сенсационный.

— Феноменално! — Мадсен держал в пальцах ягоду, осторожно поворачивал. — Почему около него нет охраны?

— Тоже, видите, сухие… Если бы приехали весной или летом, я показал бы вам то, что вырастет из семян.

— Я приеду летом! Но лучше, если вы дадите мне несколко семян.

— Это не принадлежит мне. Я только хранитель.

— Я знаю, у вас все принадлежит государству. Государство знает про этот гибрид?

— Оно ничего об этом не знает.

— Но академик Посошков отчетливо заявил…

— А автор, Иван Ильич Стригалев, тоже отчетливо заявил доктору Мадсену, что гибрида нет. И академик Рядно говорил…

— Я помню, были такие… авторитетные заявления. Тогда я согласен. Гибрида нет. Значит, это фикция. И вы можете безопасно дать мне семена этого подозрителного… даже несуществующего растения. Я буду их проращивать с максимумом внимания. Я торжественно обещаю сохранить приоритет доктора Стригало́ва. Я даю вам сейчас расписку.

— Не могу. — Федор Иванович слабо улыбнулся и положил все три ягоды в специальное отделение ящика. — Семена эти — большая ценность, а я, по сравнению с нею, маленький человек. Не имею права распоряжаться.

— Но государство не желает видеть такой картофел! Он получен реакционным методом, враждебным социализму, — Мадсен говорил это серьезным тоном.

— Пойдемте. — Федор Иванович открыл дверь. — Пойдемте, а то нас будут ждать в учхозе.

Когда они вышли наружу под мягко падающий снег, когда уже тронулись к парку, Федор Иванович сказал:

— Доктор Мадсен, государство — общее понятие. Все, кто у нас ест картошку, всем этот гибрид и принадлежит.

— А кто ест и отказывается от нового сорта. Официално…

— Кто официально отказывается, того завтра не будет.

Они остановились. Два мира стояли лицом к лицу и не понимали друг друга. Федор Иванович был ревнивым критиком своего мира, не то что Саул или Рядно. И Мадсен был далеко не апологетом своих порядков и, конечно, не Рокфеллером. Даже с интересом поглядывал в нашу сторону. Но ни то, ни это не помогало. Правда, со стороны Федора Ивановича слабый проблеск понимания все-таки был. Он мог бы даже поделиться семенами. Но его студенческие познания из области политической экономии говорили ему, что там этот гибрид немедленно станет предметом торговли и даже спекуляции. А с ним, с гибридом, связано столько бессмысленных, дурацких потерь. Бессмысленные потери, которых могло не быть, причиняют особенную боль, и то, что добыто и сохранено такой бессмысленно дорогой ценой, нельзя выбрасывать на прилавок, где идет торг… Да и датчанин не посмел бы шутить, если бы знал все, чего иностранцу ни в коем случае знать нельзя. Так что теоретическая возможность понимания оставалась. Но Мадсен никогда всего не узнает. Не узнает даже от того, с кем его связывает «астральный шнур». Потому что валун, лежащий в степи, не выдает своих тайн. Он может только настороженно смотреть.

VIII