— Не нас двоих, а вас, Кассиан Дамианович. С вашим генералом. Чтоб верили мне, чтоб не распыляли силы на слежку за мной.
— Ну ладно, ладно, сынок. Осторожность никогда не мешала.
— А точно это — что сбежал? — Федор Иванович на миг спохватился. Это тоже ведь могла быть ловушка. — Кассиан Дамианович, данные проверенные?
— Данные точные, сынок. Устал я от этой всей шарманки. Заменил бы ты меня…
— Ведь я время убью зря, если это не так…
— Не бойся. Убивай время. С пользой убивай. Он сейчас не только шкуру свою спасает. Ценности, ценности прячет. Государственные… Народу принадлежат… Ты ж понимаешь, Федька, наш с тобой долг… Мы должны оказаться на высоте.
Они опять замолчали. Федор Иванович удивился — до какой степени точно слова Касьяна соответствовали ключу! И опять академик несмело позвал:
— Федь…
— Да, я тут. Никак в себя не приду от новости.
— Ты слушай. Батько наверх уже пообещал. И тебя ж не забыл упомянуть. Один из лучших сотрудников, Дежкин, работает на главном направлении — такой сделал текст. Понял? Нас с тобой на особый контроль взяли. Так и записали — новый сорт. Теперь, брат, или грудь в крестах… Смысл доходит до тебя? До твоей честолюбивой башки? Я ж у тебя в руках, Федя. Сделай мне это дело, и я сразу пойму, что Федька мой…
— Самый лучший собака?
— Ох и зубастый стал! Злой кобель какой! Сразу между ног берет… Вот что значит — батько тебя не порет. Ты сделай, что прошу. Медаль повешу. На ошейник, х-хы…
— Для этих дел, Кассиан Дамианович, нужно, чтоб уцелевшие вейсманисты-морганисты мне поверили. Меня ведь боятся… Придется всего себя намазывать медом.
— Намажься медом! Прошу тебя!
— Не знаю, как это у меня получится. И потом — своя же оса может сесть на этот мед. Из вашего улья. Так ужалит, что и не встанешь. Генерал ваш смотрел тут на меня…
— Он на всех смотрит, не бойся. Я ж буду на страховке. Скажу ему.
— Мне бы гарантию…
— Ну ты ж и зануда, Федька, стал! В такое время торговаться… Все, все бери себе, только успокой! — заорал Касьян. — Снимай с меня штаны!
— Ладно, Кассиан Дамианович. Сегодня же медом намажусь.
Едва он положил трубку, как телефон опять зазвонил:
— Федор Иваныч? Не узнаешь? Это Ходеряхин.
Загадочная грусть, как и всегда, чуть заметно сквозила в этом ломающемся мальчишеском голосе. Звонил обойденный удачей человек.
— Я слушаю вас, Анатолий Анатольевич, — оберегая его самолюбие, приветливо отозвался Федор Иванович.
— Так вы, что же, не пошли?
Здесь, в этом институте, Федор Иванович уже научился не показывать удивления, когда ему задавали неожиданный вопрос.
— А вы? — спросил легким голосом.
— Ну, я… Меня не приглашают на такие ограниченные… на такие узкие… Я не гожусь.
— А куда надо было пойти?
— Я думал, вас обязательно… Они там пленку раздобыли. Фильм. Вы точно ничего не знаете? Так не теряйте времени, слушайте. Они раздобыли откуда-то фильм. Вейсманистско-морганистский. Похоже, тот самый. Поскорей притащили аппарат и сейчас крутят. В ректорате…
— Кто они?
— Да Варичев же. Со товарищи.
— Интерес-сно… Вы еще кому-нибудь сообщали об этом?
— Ни одной душе. Только вам и хотел…
— И не сообщайте. При этом условии и я никому не скажу, что вы мне…
— Идет!
Учтиво дождавшись, когда он положит трубку, Федор Иванович медленно положил свою и некоторое время стоял посреди комнаты, глядя на лакированную доску стола. Прямо на крестообразный знак, изображающий две сведенные остриями бесконечности — внутреннюю и внешнюю. Внешняя все время ставила перед ним новые задачи. Уйдя глубоко во внутреннюю, он соображал: как должна вести себя в открывшихся ему сейчас новых условиях правая рука академика Рядно. Побарабанив по столу пальцами и завершив эту трель последним — выразительным — щелчком, он быстро надел «сэра Пэрси», вышел на улицу и сразу набрал скорость. Взбежал на крыльцо ректорского корпуса, легко и бесшумно, словно летя, прошагал по коридору и вошел в приемную ректора. Здесь никого не было. За приоткрытой кожаной дверью кабинета двигалась загадочная живая полутьма, угадывалось напряженное присутствие людей. Проскользнув туда, Федор Иванович тут же увидел лунно-голубой квадрат экрана и на нем шевелящиеся пальцы двух прозрачных рук, разводящих эти пальцы к двум полюсам. Прижался спиной к стене, напрягшись, стараясь разглядеть присутствующих.
— Редупликация, — слышался сквозь стрекот аппарата уверенный козлиный голос Вонлярлярского. Как специалист по строению растительной клетки, он давал пояснения. — Сейчас наступает телофаза…
— Стефан Игнатьевич! — с благодушной усмешкой взмолился Варичев. — А по-русски, по-русски нельзя?
— Петр Леонидович, это международная терминология вейсманистов-морганистов…
— Ну и черт с ней! Мы-то не вейсманисты. Зачем нам их терминология?
— Она и должна быть непонятной, в этом ее… Если я буду транспонировать… поневоле прибегая к усилиям… чтобы изобразить в понятном свете это ложное учение, я буду выглядеть как адвокат… как скрытый адепт, использующий случай для пропаганды… И любой честный, сознательный ученый — а я думаю, таких здесь большинство…
— Ладно, понял тебя, ты прав. Шпарь с терминологией.