Белые лодьи

— А вообще-то, Клуд, — заговорил он, — всё это началось с приходом в Прекрасную Гавань галеры из Константинополя, с которой объявили народу о разгроме сарацинами около Сицилии императорского флота и напомнили жителям Херсонеса о том, что они должны три дня оплакивать погибших в Ионическом море… Но охлос оплакивание растолковал по-своему: толпа тут же хлынула с пристани на рынок, и начался грабёж, избиение агарян, глумление над их жёнами и детьми, а к вечеру все агоры покрылись виселицами… Вешали уже не только агарян и их отпрысков, но и тех господ, кем простой люд был недоволен. Хотя охлос всегда чем-то и кем-то недоволен… Так ведь, Клуд?

— Может быть, — произнёс Доброслав и выразительно посмотрел на Дубыню.

Вот и я говорю, — продолжал начальник стражи, отхлебнув ещё из баклаги. — К черни присоединились рабы и подожгли стекольные мастерские. Хотя, я вам скажу, труд там действительно адский, хуже труда галерных невольников… От жары, испарений и голода рабы мрут как мухи… А вчера стоял на вахте на башне Зенона. Оттуда, сверху, — Хрисанф задрал голову, — хорошо видна Прекрасная Гавань. И вижу, как в сумерки от галеры отделилась лодка, но почему-то подошла не к причалу, а высадила человека в расщелинах скал, возле некрополя… Знать, нужно было, чтобы этот человек оставался незамеченным. Я, конечно, доложил своему доместику об этом. Он снарядил велитов, искали его, искали, как сквозь землю провалился… А галера тут же снялась с якоря и ушла обратно. Что за человек? Мы же должны были его проверить… Велено же — в город никого не пускать.

— И что, в гавани и бухтах нет никаких судов? — спросил Клуд.

— Отчего же, есть. Рыбацкие парусники. А больших, заморских, нет. Это был последний корабль оттуда, больше не приходили, и в ближайшее время вряд ли какой придёт…

Клуд с Дубыней переглянулись: вот тебе и сели и поплыли в Константинополь.

— Спасибо тебе, Хрисанф. А Сулейман, владелец термы, жив?

Начальник стражи с яростью стукнул кулаком по кожаному наколеннику:

— Чернь сварила его в ванне с кипятком…

— Ого! — воскликнул Дубыня. — У нас на солеварне, в чанах, где идёт выпарка, тоже иногда…

— Погоди, Дубыня, погоди… Потом расскажешь. Хрисанф, Сулейман был очень неплохим человеком…

— Согласен. И тут виноват я сам… Надо было сразу с велитами бежать к его терме, там оборванцы как раз гвалт устроили, но я понадеялся на крепость её стен и запоров… А когда вернулись с рынка, от термы одна стена осталась, да по улицам с громкими криками носились павлины, и за ними гонялись оборванцы…

Узнав, что Сулеймана, его жену с детьми бросили в кипяток, я выхватил меч и… — Хрисанф снова стукнул кулаком по наколеннику. — Кажется, двух зарубил… Не помню. Правильно говоришь, Клуд, хороший человек был Сулейман, мы у него часто мылись и парились всей гарнизонной командой. А чернь разнесла терму, потому что она для охлоса что красная тряпка для быка: действует раздражительно. Ведь термы существуют для богатых, оборванцы в море купаются…

«Ну раз Хрисанф себя к богачам причислил, значит, он хорош… Значит, и нам пора», — подумал Клуд и похлопал по плечу стражника:

— Спасибо тебе, Хрисанф, за рассказ, поедем искать ночлег в горах или в лесу.

— Счастливо, приходите завтра, может, что и изменится, — предупредил начальник стражи. Напоследок, глядя на Бука, он спросил: — Клуд, а почему у твоей собаки шерсть стала короче, а тело длиннее?

Доброслав засмеялся:

— Так это же другая собака, Хрисанф, от той, прежней Буки пёс, сын её. Её и волка…

— То-то я гляжу — зверь!

И на другой день не смогли попасть в Херсонес. Пожары затихли, но, видимо, охлос ещё колобродил… Знали ли жители Херсонеса, что подобные погромы прошли и в столице Византийской империи? Знали, наверное… Дурной пример заразителен.

«Нет худа без добра, — решил Клуд. — То, что в город не пускают, в какой-то степени даже и неплохо… Значит, Аристея с сыном из Херсонеса тоже не смогут уехать…»

А утром третьего дня они снова стояли у башни Зенона.

Люди всё-таки интересные двуногие! В городе кутерьма, а у башни торги открыли: обычно тут продают скот, а сейчас понавезли шкур буйволов, овечий сыр, оливковое масло, виноградное вино. Уже и шум, гвалт. Смех и шутки возле винных бочек, потасовки.

Доброслав и Дубыня купили овечьего сыру, сели в сторонке, вынули хлеб, поросятину.

Вдруг слышат — колокола! Вначале ударили с крещальни базилики Двенадцати апостолов, и чернобородый с Клудом заговорщицки подмигнули друг другу: вспомнили, как снимали со стены крещальни прикованного цепями Лагира, и ещё почему-то вспомнились крысы, удиравшие с писком в норы. Дубыня спросил:

— А почему в таких местах они водятся? Жрать-то им нечего.

— Как это нечего? А ноги пленников?… Ноги-то в цепях, никуда не уберёшь, вот эти твари и объедают их до костей. Видел, как они обглодали ступни Лагира?

— Хватит про крыс… Дай-ка ещё гидрию.