Белые лодьи

«Если мы будем держать на цепи в подвале лесного терема ромея в чёрном, то душа его тоже скоро покинет тело… Хотя Дир и пытал его железом, но, по-моему, он не всё рассказал».

Аскольд велел рындам[126] отыскать Светозара. Приказал ему:

— Отбери десять молодцов, завтра поедем к моему брату в лесной терем.

Светозару пошёл пятый десяток, но по силе и проворности он не уступал и тридцати летним. Боил был могучего телосложения, на высокий, умный лоб спускались завитками белокурые волосы, взгляд его голубых глаз становился пронзительным и жгуче-острым, когда Светозар выходил на поле боя. Несправедливости в кругу друзей и близких не терпел, но пощады к врагам не испытывал. Этому учил и своих подчинённых.

Назавтра выдался жаркий день. Солнце пекло с самого раннего утра, хотя только начался месяц ярец, последний месяц весны — Зимцерлы. А впрочем, ничего удивительного в этом не было: недаром месяц май зовут ярецем — от Ярилы, от яра, означающего юную, стремительную силу.

Переправились через широко разлившуюся Лыбедь на плотах, лошади на поводу плыли сами. По накладным мосткам перебрались через земляной ров и насыпь; оказавшись в открытом поле, пустили коней в галоп.

Ветер, смешанный с запахом чебреца и полыни, упруго бил в лицо, раздирая губы и выбивая из глаз слезы. Земля набегала на низко опущенные морды коней и рывками исчезала под их копытами. Корзно Аскольда и Светозара уже не хлопали, как крылья птицы, а свивались жгутами, поднимаясь даже выше их голов. Неслись как угорелые. Торопились достигнуть лесного терема к обеду.

Впереди показались деревья; попридержали лошадей и в прохладную сень вступили размеренным шагом. Нашли драть[127], пробитую Диром и его гриднями, и снова пустили коней галопом, но уже сдерживая их ход.

За версту от терема Аскольд и княжий муж с дружинниками спешились на одной из полян, где протекал ручей. Напоили и почистили коней, привели и себя в порядок. И вдруг в кустах возле ручья, чуть правее поляны, услышали женский смех, мужское похохатыванье, возгласы. Аскольд со Светозаром поднялись поглядеть и сквозь кусты увидели голых мужчин и женщин, обливающих друг друга водой. Ближе всех к наблюдавшим стоял Дир, узкий в талии, широкий в плечах, и можно было разглядеть возле шеи свежую, ещё не совсем зажившую рану от печенежской стрелы и бугры мышц, которые перекатывались по спине и груди при каждом повороте тела.

«Красивый, леший! Крепкий и сильный, страха не ведает, вот и бесится…» — с восхищением, но и с долей осуждения подумал о брате Аскольд.

Около Дира находились две молодицы. Они принимали от двух других кувшины с чистой речной водой и выплёскивали её на грудь архонта, при этом голоса их звенели, как колокольцы. Вот они вылили очередную порцию воды на своего господина и с радостными восклицаниями стали носиться по берегу. Дир, не удержавшись, бросился за ними, настиг одну, обхватил её поперёк живота, взвалил на плечо и потащил в кусты…

Через некоторое время они вернулись к купающимся, среди которых выделялся глубоким шрамом на лице Еруслан, и с разбегу бросились в воду, разбрызгивая её, взмётывая сотни расплавленных на солнце серебряных капель. Аскольду так захотелось порезвиться вместе с собравшимися у ручья и ополоснуться в нём, что он даже почувствовал всем телом прохладность его струй, но поборол в себе это желание и, жестом руки показав Светозару оставаться на месте, вышел из-за кустов.

Дир совсем не удивился появлению брата, только спросил, прижимая к себе двух голых молодиц:

— Надолго ко мне? Может, искупаешься с нами?… Хочешь, бери любую, вот эту полногрудую или вон ту, — показал на длинноногую, с волнистыми черными волосами, спадающими ниже спины. — Между прочим, дочь печенежского боила, из-за неё я и стрелу схлопотал… По-русски ни бельмеса не знает, но зато в любви равных ей нет.

Та, увидев, что князья говорят о ней, собрала в узел волосы, вышла из воды на берег и, вся пронизанная солнцем от ног до головы, так что каждая клеточка её обнажённого тела лучилась и пела, улыбнулась Аскольду и стала одеваться…

— Ты тоже одевайся, брат. Я хочу повидать ромея, мне надо кое-что ещё у него выведать. Он не умер?

— Живой. Правда, недавно я чуть не зарубил его. Осмелел, дерзит и жрёт много…

— А вот то, что ты хотел сделать, глупо, брат, и недальновидно. Он нам нужен будет… Поэтому я предлагаю освободить его от цепей и перевести из подвала в другое, более приемлемое для его содержания место.

— Воля твоя, ты — старший брат, и я должен слушаться. — Дир плёткой срубил головку цветка и дерзко глянул в глаза Аскольда.

— Ну зачем же так?! Ты разве забыл, что отец разделил между нами власть поровну. И давай будем поровну, на согласии обеих сторон, решать все вопросы.

Дир промолчал. Отослал своих вперёд, сам, взяв под уздцы лошадь брата, пошёл с ним рядом, тоже пешим, не седшим в седло.

Двухэтажный лесной терем Дира стоял на взгорке и был огорожен тыном из круглых, подогнанных впритык брёвен с заострёнными концами. Зашли в ворота, и сразу на глаза Аскольду попался студенец[128] с крышей и воротом.