"Белые линии"

Подобная шутка в присутствии Ганки была столь бестактной и неприятной, что Хэкл счел нужным выказать Салабе свое презрение. Он повернулся к нему спиной, как к пустому месту, и, ничего не говоря, нежно взял Ганку под руку.

— В целом ты, безусловно, права, милая. Это действительно замечательная постановка и замечательная пьеса. Здесь собрался цвет не только восточной, но и нашей, западной интеллигенции. Мне думается, это хорошо, что нас здесь видят.

Они прохаживались как двое влюбленных, а пан доктор Салаба покорно следовал за ними.

Хэкл раскланивался во все стороны. В то время было очень модно посещать театр «Берлинер ансамбль» на другом берегу Шпрее, так как в этом странном поделенном городе не было границы и сюда каждый вечер прибывали дипломатические машины, английские и французские военные, которые интересовались театром и искусством, — короче, там собиралась культурная элита двух миров. И это особенно вдохновляло Хэкла на упражнения в язвительном остроумии.

— Видимо, к полному столу и свободе творчества следует идти на Запад, но за культурным богатством — на Восток. Здесь в самом деле есть люди, имена которых для культуры кое-что значат...

Но вдруг светская улыбка сползла с лица Хэкла. Он увидел мужчину, которого хорошо знал по Праге. Это был капитан Ян Земан, оживленно беседовавший с кем-то в группе мужчин. Хэкл не мог знать, что все эти люди — участники конференции криминалистов, которые пришли посмотреть нашумевший спектакль. Ганка тоже узнала Земана, и сердце ее сжалось. Однако Земан не обращал на них внимания, и они благополучно прошли бы мимо, если бы пан доктор Салаба не закричал радостно:

— А-а-а, вы тоже здесь, пан Земан? Как чувствует себя ваш коллега? Он уже в порядке?

Земан не ответил. Он только мельком глянул на Салабу и, холодно кивнув ему, снова отвернулся к собеседникам. Хэкл тихо, с раздражением спросил Салабу:

— Вы знаете этого человека?

Доктор Салаба, ничего не подозревая, откровенно признался:

— Разумеется!

— В таком случае, пан Салаба, — сказал Хэкл холодно и угрожающе, словно хлопая бичом, — я начинаю думать, кто вы такой на самом деле и не попался ли я на вашу удочку.

Доктор Салаба испугался. Такого поворота дел он совершенно не ожидал. Он пытался что-то возразить, выяснить, но Хэкл больше уже не обращал на него внимания. Подойдя к гардеробу, он попросил принести одежду и помог Ганке надеть манто из серебристой лисицы.

— Твоя шубка, дорогая!

Ганка послушно оделась и осторожно спросила:

— У тебя что-нибудь случилось, Арни?

Хэкл вместо ответа коротко сказал:

— Едем домой!

Броневский продолжал свою работу с ощущением того, что это рискованное предприятие закончится благополучно и он доведет дело до конца. Общество внизу в баре теперь уже совсем перепилось и было совершенно неспособно заметить, что делается наверху, в квартире Хэкла. А Хэкл был, согласно обещаниям Градеца, где-то далеко. Броневский разложил документы операции «Белые линии» на столике, зажег настольную лампу и начал старательно фотографировать лист за листом. Он был примерно на середине работы, когда внизу, в доме, неистово зазвонил звонок. Броневский мгновенно погасил лампу, подскочил к окну и выглянул из-за занавески. Перед домом стоял «мерседес» Хэкла, у входа маячил сам шеф и яростно, настойчиво звонил. В доме быстро зажегся свет, кто-то побежал по ступенькам открывать дверь. У Броневского на лбу выступил холодный пот, и он в отчаянии, по-старинному выругался:

— Пся крев, холера ясна!

Затем быстро подбежал к столику, сгреб документы, сунул их в папку и бросил снова в сейф. Пока он лихорадочно пытался уложить все как было, на лестнице раздались шаги и голоса Арнольда Хэкла и его пьяных сообщников-гангстеров. Броневский понял, что все пропало.

10

Стояло пасмурное, промозглое утро, и Градец чувствовал себя неуютно на этой пустынной западноберлинской улице. Нигде не было ни души, только обрывки бумаги, конфетти и брошенные пустые бутылки свидетельствовали о ночном присутствии людей. Ирка еще не оправился от побоев. Ноги у него тряслись от слабости, руки, живот и спина были в болезненных синяках, на лице налеплены пластыри. Земан не хотел его пускать, предлагал пойти вместо него, но Ирка Градец знал, что только он может прийти сюда, потому что Броневский не захочет ни с кем другим иметь дело. Рано утром Градец доехал на метро до Западного Берлина и теперь снова приближался к бару «Белые линии». Шел он очень осторожно, напряженно и неуверенно. Часто останавливался, опасаясь какой-нибудь западни, но в конце концов подошел к входу, закрытому тяжелой портьерой. Ирка еще секунду колебался, потом немного раздвинул портьеру и слегка нажал на ручку. Дверь подалась. Он вошел. В баре и в гардеробной света не было. Здесь царил серый полумрак. Беспорядок был страшный. Всюду валялись брошенные в спешке одежда, грим, предметы дамского туалета, стояли недопитые бутылки и стаканы с вином, виднелись липкие лужи разлитого ликера.