Белые камни

Но что он мог предпринять? Пойти в Госкино, в секцию драматургов, наконец, в горком? Но с чем пойти? С жалобой? Нет, это было, выше его сил! Да и на что ему было жаловаться? На то, что его пьесу или сценарий забраковали? Или напомнить, что в свое время он, Леонидов, был принципиально против сначала пьесы Кожарского, а потом — Епифанова? И вот теперь-де они в отместку нападают на его произведения? А Горшкович, злоупотребляя служебным положением, слишком часто оказывается соавтором сценариев, по которым он снимает фильмы? Но точно таким же образом поступают и некоторые другие. И потом пойди докажи, что этот самый соавтор не предложил своих ценных и крайне необходимых режиссерских решений. «Он так видит!» — вот и весь разговор. Во всяком случае, дилетант в подобных сложностях не разберется, а судят обычно они. Все — по пословице: «Бог любит праведника, а судья ябедника». Но он, Леонидов, в роли ябедника выступать не может, а что касается бога, то, как говорится, на него надейся, а сам не плошай!

«Плошай не плошай, — подумал Леонидов, поудобнее усаживаясь в кресле у письменного стола, — а ведь есть-то что-то надо». Впервые пришла мысль о благоразумии и хотя бы каких-то денежных накоплениях. Сам он, конечно, проживет. Но есть еще Ирина. Завтра суббота, надо забирать ее из интерната и чем-то кормить. Потом вдруг ей одновременно понадобились платье, пальто и туфли. На носу весна, а Ирина уже не девчонка-малолетка, когда все это решалось проще, — выпускница десятого класса, почти барышня.

Поздним вечером раздался телефонный звонок. «Кто бы это мог быть?» — подумал Леонидов, с осторожностью поднимая трубку. Он услышал ласковый голос Шурочки. Она только что закончила работу и хотела бы, если это можно, заглянуть к нему. Леонидов пожалел Шурочку — может быть, она устала? Но если у нее есть такая возможность, пусть приезжает.

— Я сейчас! — обрадованно сказала Шурочка. — Схвачу такси и мигом примчусь!

«Надо хотя бы согреть чай, — подумал Леонидов. — Больше и угостить ее нечем. А ведь были и другие времена…» И тут пришли на память те дивные вечера в Подмосковье, когда он, Леонидов, впервые увидел Магду, Александра, боевую, никогда не унывающую Валерию… В ту пору денег Леонидов не считал, а теперь и считать нечего. Старые пьесы в театрах не шли, новую не приняли, съемочных дней не стало. Книга, которой отдавал теперь все свое время Леонидов, требовала многих месяцев труда, а может быть, и лет… На этом и оборвались мысли Леонидова о его сегодняшнем житье-бытье, вернее, отступили на задний план. Пришла Шурочка. Ее живые, чуть раскосые глаза стрельнули в один, затем в другой угол, прошлись по запыленным стеллажам и приметили все. Она исчезла в коридорчике и быстро вернулась оттуда с тяжелой сумкой, прошла на кухню и начала выкладывать на стол банки и свертки с редчайшими деликатесами.

— Шурочка! — разведя от удивления руками, воскликнул Леонидов. — Такой роскоши я не видел бог знает с каких времен! Давай сразу подобьем бабки, сколько все это стоит.

— Потом! — отмахнулась Шурочка. — Разбогатеешь — отдашь.

— Нет уж, мадам, увольте! Я вам не Семеон, а трудящийся человек. Есть у меня кое-что в кошельке, есть мизер и на книжке. Впереди только ничего нет. Так что не советую вам ждать, когда я разбогатею. Скорее получится все наоборот. — Он положил на буфет три десятки. — Надеюсь, хватит? Уважаю себя за то, что никогда не заглядываю в далекое будущее. Потому и не паникую. Если думать, к какому краху я приду через полгода, даже через три месяца, то ведь и с ума сойти можно. А будучи сумасшедшим, много не поработаешь.

Шурочке нравилось, что Леонидов по-прежнему шутил и был явно приветлив. Она заварила чай, аккуратно поставила чашки, разложила на тарелки принесенную еду. Леонидов ел, как всегда, аппетитно, временами закрывая глаза и урча от удовольствия.

— Ну, кажется, все, сдаюсь! — сказал он, откинувшись на спинку стула, едва не развалив его. — Вот и мебель пора бы сменить. Не пойму, отчего я не сделал этого раньше? Все следует делать вовремя.

А Шурочка уже не слушала его. С тряпкой в руке она проворно передвигала диковинные заморские вещицы, расставленные в комнате на стеллажах, секретере, письменном столе. Леонидов расхаживал по комнате с сигаретой и сдерживал Шурочку, просил бросить эту возню с пылью и хламом, предлагая послушать лучше новые диски и хотя бы немного отдохнуть. Но Шурочка продолжала свое дело, сбегала в ванную за тряпкой и стала протирать пол.