Белые и синие

— Я должен еще тебе сказать, — сказал сержант, встав рядом с Эженом и положив руку ему на плечо, — что этот мальчик не дворянский волчонок и не сопляк, а мужчина, получивший сегодня благодаря нашей победе боевое крещение как республиканец. Назвав тебя мерзавцем и подлецом, он еще бросает вызов и ждет тебя вместе с твоим секундантом, чтобы сразиться на дуэли. Он предоставит тебе право выбрать любое оружие, если только ты, по своему обыкновению, не выберешь в качестве оружия гильотину и не возьмешь в секунданты палача. Ты слышишь, я говорю от его и своего имени; это я за него отвечаю, я, Пьер Ожеро, старший сержант первого полка волонтеров Парижа! Ну, а теперь можешь вешаться где тебе угодно! Пойдем, гражданин Эжен.

Взяв мальчика под мышки, он поставил его на пол, но перед этим поднял его достаточно высоко, чтобы все могли его видеть и приветствовать бешеными аплодисментами.

Провожаемый криками, воплями "Ура!" и "Браво!", Ожеро покинул зал вместе с обоими юношами, и половина зрителей провожала их до самой гостиницы "У фонаря" с возгласами:

— Да здравствует Республика! Да здравствуют парижские волонтеры! Долой Тетреля!

IX ШАРЛЬ АРЕСТОВАН

Заслышав шум, который все усиливался, приближаясь к гостинице "У фонаря", славная г-жа Тейч вышла за дверь и еще издали, в свете факелов, которыми вооружились несколько самых восторженных зрителей, узнала двух своих постояльцев и сержанта Пьера Ожеро, возвращавшихся к ней с триумфом.

Страх, посеянный Тетрелем среди жителей города, принес свои плоды; урожай созрел: глава "Пропаганды" пожинал ненависть.

Примерно тридцать добровольцев предложили Пьеру Ожеро обеспечивать безопасность его ученика, считая возможным, что гражданин Тетрель воспользуется темнотой, чтобы осуществить против него какой-нибудь злой умысел.

Однако сержант поблагодарил их и сказал, что сам будет следить за безопасностью юноши, потому что он за него отвечает.

Чтобы поддержать добрые намерения своих провожатых — они еще могли понадобиться ему впоследствии, — Ожеро решил угостить их главарей стаканчиком пунша или горячего вина.

Как только он предложил им это, кухня гостиницы "У фонаря" заполнилась людьми; они принялись греть вино в гигантском котле, растапливать сахар и смешивать все это со спиртом.

Гости разошлись в полночь с криками "Да здравствует Республика!", обменявшись до этого бесчисленными рукопожатиями и клятвами о заключении оборонительного и наступательного союза.

Когда последний любитель горячего вина покинул гостиницу, когда за ним заперли дверь, а ставни закрыли столь тщательно, что сквозь них не мог просочиться свет, Ожеро с серьезным видом обратился к Эжену:

— Теперь, мой юный ученик, следует подумать о вашей безопасности.

— Как о моей безопасности? — вскричал юноша. — Разве вы не говорили, что мне нечего опасаться и вы за меня отвечаете?!

— Конечно, я отвечаю за вас, но при условии, что вы будете делать то, что я сочту нужным.

— Что ты будешь делать и то, что я сочту нужным, — поправила славная гражданка Тейч, проходя мимо.

— Правильно, — сказал учитель фехтования, — только мне кажется странным, что мы обращаемся на "ты" к сыну моего генерала, который к тому же маркиз. Ничего, привыкнем. Стало быть, я говорил, что отвечаю за тебя, но при условии: ты будешь делать все, что я сочту нужным.

— Ну, и чего же ты от меня хочешь? Я надеюсь, ты не посоветуешь мне совершить какую-нибудь подлость?

— Эх, господин маркиз, — сказал Ожеро, — не стройте подобных предположений, или, разрази гром Республику, мы поссоримся.

— Полно, милый Пьер, не сердись; что ты мне предлагаешь? Говори скорее.

— У меня множество оснований не доверять человеку, который прячется за носом такого размера, будто мы на карнавале. Во-первых, он не будет драться.

— Почему же он не будет драться?

— Да потому, что он, по всей видимости, страшный трус!

— Хорошо, а если он все-таки будет драться?

— Если он будет драться, тут ничего не скажешь; тогда мы рискуем всего лишь получить удар шпагой или пулю; ну, а если он не будет драться?..

— И что же тогда?

— Тогда совсем другое дело! Если он не будет драться, опасность возрастает, если он не будет драться, тебе могут отрубить голову, я же хочу избавить тебя от этого.

— Каким образом?

— Я возьму тебя с собой в казарму парижских волонтеров; ручаюсь, что там он не станет тебя искать.

— Прятаться? Ни за что!

— Тише, мой юный друг! — сказал старший сержант, нахмурившись. — Не говори подобных вещей Пьеру Ожеро: он кое-что смыслит в отваге; нет, ты не будешь прятаться, ты всего-навсего будешь там ждать.

— Чего я буду там ждать?

— Секундантов гражданина Тетреля.

— Его секундантов? Он же пришлет их сюда, а я даже не буду знать, что он их послал, поскольку меня здесь не будет.

— Ну, а малютка Шарль, который ничем не рискует, не для того ли он появился на свет, чтобы оставаться здесь и сообщать нам о том, что тут будет происходить? Тысяча чертей! До чего же у вас скверный характер: во всем вы видите только сложности.

— Ты видишь, — поправила его гражданка Тейч, во второй раз проходя мимо них.