Белые голуби

Он лежал, наблюдая за Оксаной. Только за ней. Она хорошо плавала и маленькая черная точка, была уже далеко от берега. Наконец стала приближаться, увеличиваться, превращаться в овал лица, губы… Оксана выходила из воды, постепенно вырастая, будто морская богиня возникала из пены прибоя, неся свое прекрасное, будто изваянное из ценного белого мрамора, роскошное молодое тело. Костя смотрел во все глаза и поражался плавному изгибу линий, гармоничности пропорций, какой-то неземной, сводящей с ума грации. Она казалась ему совершенством, идеалом, недосягаемой мечтой…

Вдруг Оксана вскрикнула, запрыгала на одной ноге, завертелась на месте, захромала… Он кинулся к ней, и увидел как из порезанной о незаметно валяющееся бутылочное стекло маленькой ступни, медленно течет яркая кровь. Костя схватил ее на руки, отнес к берегу, опустил в густую траву. Осмотрел рану. Порез не был глубоким, но кровь шла и шла. Он разорвал свою рубаху, кое-как перевязал ногу.

Ребята столпились вокруг, охали, ахали… Надо было возвращаться чтобы чисто промыть и перевязать, прижечь рану. Кровь, наконец, перестала капать. Оксана оделась, нацепила босоножки. Олег с Колькой вызвались помочь, донести на руках, но Костя от помощи отказался, заявив, что справиться сам. Приобнял ее за тонкую талию и они пошли, захромали медленно, осторожно ступая по пыльной проселочной дороге.

Идти было не так чтобы далеко, но опять пошла кровь. Тряпки намокли, напитались красным. Он поднял ее на руки и понес аккуратно, нежно, как драгоценную хрупкую хрустальную вазу, ступая твердо и прямо. Она обняла его шею, смотрела прямо в глаза…

 - Тебе тяжело, – сказала мягко, ласково.

 – Нет, Оксана, мне никогда не будет с тобой тяжело, – Костя не мог отвести взгляд.

 Он готов был идти так всю жизнь, чувствуя ее жаркое тело, ощущая на своем лице чистое, свежее  дыхание молодой женщины, тонуть в глубине ее глаз, слушать волнующую музыку прекрасного голоса, и пить, впитывать в себя этот чудный образ, это воплощение безумного счастья…

Метров триста он держался, потом стал быстро уставать, задышал часто, прерывисто.

 – А тебе, все же, тяжело! Ты не такой, каким хочешь казаться! – она смеялась, глаза искрились и сияли. – Опусти меня!

 - Нет…

 - Опусти сейчас же! – они подлетели к стоящему у обочины свежему стожку сена, плюхнулись в пахучую мягкость, и весело, долго, счастливо смеялись, глядя друг на друга и прикрывая лица руками…

Вечером все опять намылились на танцы. Долго собирались, наряжались, завивались… Ушли наконец.

Оксана с Костей сидели на темной веранде, не зажигая свет. Обеденный стол разделял их, они видели друг друга и негромко вели беседу. Говорили о себе, своей жизни, учебе, знакомых, хохотали, вспоминая вчерашнее происшествие. Шутили. Как-то обнаружилось, что у них много общего, взгляды, суждения, совпадали, оценки событий были абсолютно одинаковыми, а вкусы и интересы близки и похожи. Пили чай, слушали треск сверчков, забавлялись с Модестом, много смеялись. Было очень хорошо на душе. Спокойно.

Как-то незаметно быстро вернулись с дискотеки девчонки - шумные, возбужденные, голодные. Стали шарить по кастрюлям, пить чай, что-то готовить. Парни где-то зависали с новыми сельскими друзьями, их никто не стал дожидаться.

Костя с Оксаной сидели, слушали веселые рассказы о деревенских танцорах, о плясках механизаторов и брейк-дансе животноводов. К одной из девушек прилепился горемыка зоотехник–ветеринар, и все не давал прохода, дыша самогонным перегаром прямо в лицо, пока она от досады не двинула ему коленом в пах. Скрючившись от невыносимой боли, повинился - сказал, что был не прав и просит извинения. Его простили, но напоследок наступили острой шпилькой на ногу. Тонко взвизгнув, бедняга спрятался в извивающейся толпе молодежи и больше не появлялся.

Они переглянулись и вышли на воздух. Захотелось пройти, прогуляться, подышать ночной прохладой. Оксана хромала, и Костя поднял ее на руки, понес. Она была совсем–совсем близко, и он не выдержал, коснулся губами яркого овала прелестных созвездий.

Сели на завалинку у какой-то спящей избы. Сидели, обнявшись, шептались, прерываясь долгими, невероятной сладости, поцелуями…

Позади в палисаднике благоухали цветущие кусты шиповника. Терпкий запах распустившейся сирени овевал все вокруг. В слабом желтом свете фонарей кружила, вела свой хаотичный танец, мошкара. Невидимые, гудели и остро пищали мелкие, злющие комары. Где-то, по сумрачным крышам, носились раззадоренные ночной жизнью бешеные коты, орали злобно, визжали в яростной схватке, отстаивая территорию и добиваясь права на кошачью любовь.

Они слушали ночные звуки, смеялись приглушенно, и все никак не могли насытиться, напиться, оторвать, разомкнуть, слившиеся в безбрежном поцелуе губы.

Кто-то вышел, скрипнув дверным засовом. Спугнул. Они весело вскочили, пошли, часто останавливаясь, и с нежностью впиваясь друг в друга. Еле освещенная улица была совершенно пуста, лишь эти двое все шли и шли, останавливаясь, и вновь продолжая движение…