Бельский: Опричник

Грубо так, словно во всем виноват затюканный подьячий. Гордо вышагал из пыточной Габриэль, как победитель, за ним высеменил подьячий, и тут палача будто подменили.

— Ловко ты, оружничий, немца под девятое ребро!

— Ловко-то ловко, но думаю, тебе представится возможность испытать, насколько я железный.

— Не обессудь, оружничий. Служба у меня такая. Передадут тебя в мои руки, на сердобольство не рассчитывай.

Бельского препроводили в камеру и, похоже, забыли о нем. Только время от времени спускался в подземелье глава Казенного двора и рассказывал о том, что творилось наверху. А там аресты за арестами, ссылки за ссылками, чтобы заткнуть рот тем, кто обвиняет Годунова в отравлении датского герцога Иоанна, но ни одной казни.

— Отчего так?

— Он в Думе поклялся пятнадцать лет никого не казнить.

— Верен Годунов себе. Он исподтишка действует. Умерщвляет сосланных в дороге, а неволею постриженных монахами — в кельях.

— Я не слышал, оружничий, твоих слов. Если хочешь, чтобы я бывал у тебя, не все говори, о чем думаешь и что знаешь.

— Даю слово.

Ему нельзя было рвать тонкую нить, связывающую с миром, тем более, лишаться верного контролера за приготовлением для него пищи. Разве можно уповать на порядочность Годунова, который так коварно поручил Габриэлю дознание и вполне может попросить его же приготовить зелье ядовитое, и тот с великой радостью исполнит эту просьбу. А это ему совсем ни к чему, ибо вот-вот должен пойти слух, что законный наследник престола Дмитрий Иванович жив, и тогда царь вынужден будет осторожней относиться к узнику: всем известно, что он — опекун царевича по воле Грозного, и казнь его воспримется как страх перед разоблачением в злодействе.

Вот, наконец, долгожданное. Глава Казенного двора появился в камере необычно возбужденный.

— Кремль волнуется. Борис Федорович в Новодевичий поспешил к сестре своей, вдовствующей царице, на совет, а может, из страха, как бы его не сбросили с трона сразу же. Весть пришла из Польши, что жив царевич Дмитрий Иванович. У Вишневецкого князя укрывался, теперь у Мнишека объявился, у Сандомирского воеводы, близкого к королю. Король тоже вроде бы признал его законным наследником и пообещал поддержать, если он имеет намерение вернуть себе престол Русский по праву крови.

Богдан едва сдерживает взбесившуюся радость, стремясь показать лишь свое любопытство, не более; но хитрый глава Казенного двора словно насквозь видит собеседника.

— Тебе по духовной опекать надлежало царевича Дмитрия Ивановича, и не думаю я, чтобы ты отмахнулся от завета Грозного, который держал тебя у сердца своего…

— Ты просил меня не говорить лишних слов, я обещал, теперь я прошу тебя об этом же. Иначе я откажусь от встреч с тобой.

— Ладно. Клянусь.

Разговор о Дмитрии Ивановиче не прервался, но теперь он обходил далеко стороной роль Бельского во всей этой шумихе, взбудоражившей Кремль и еще не переплеснувшейся через его стены. Но слух наверняка долго не удержится в пределах Государева Двора, он просочится через его границы и всколыхнет всю Москву. Когда же дойдет до всех старейших городов, не оставит равнодушным и их.

«Годунов поймет, что обскакал я его на вороных», — с гордостью думал Богдан, одновременно предвидя более решительные меры захватившего трон. Поэтому в конце разговора попросил главу Казенного двора:

— Смени для верности повара. Возьми моего. Из моих слуг и в помощники ему. Только ни в коем случае близко не подпускай моего кравчего.

— Соглядатай Борисов?

Бельский промолчал, глава Казенного дома понял свою оплошность и прикусил язык.

Через несколько дней еще одна новость: Борис послал за стрелецким головой Отрепьевым-Смирным, чтобы снарядить того в Польшу для подтверждения того, что царевич Дмитрий вовсе не царевич, а племянник Смирнога Григорий Отрепьев.

«Поздно. Доказательства истинного лица Дмитрия Ивановича уже давно в Польше, и никто не поверит посланцу Годунова».

Впрочем, сомнения просочились в душу: если король Сигизмунд Третий захочет ссориться с царем, то сделает вид, будто поверил словам так называемого дяди и отмахнется от наследника престола, назвав его Лжедмитрием. Хотя вряд ли Сигизмунд так бесчестен. Он же не Баторий, не баловень судьбы, а по крови своей полноправный король, и он не отступит от своего обещания поддержать законного наследника Российского престола, лелея при этом и свою выгоду: царь, восстановивший свое право с его помощью, станет уступчивей и вернет города, принадлежавшие долгое время Польше.

Да, спокойного царствования Годунову больше не будет. Можно с полной уверенностью говорить о нависшем над ним роке.