Белль и Себастьян

— Потому что это, малыш, правда. Так я пытался объяснить тебе то, что выше нас всех — мужчин, женщин и даже кюре. Твоя мать всегда рядом с тобой, она везде, Себастьян. Она в горах и в этом клочке земли. Твоя мать — ветер, который касается твоей щеки, снежинки у тебя на кончиках пальцев, трава, что щекочет тебе ноги… Пускай твоя мама и умерла, но ее любовь к тебе, она продолжает жить. Она с тобой, куда бы ты ни шел. Всегда.

Понурив голову, мальчик тихонько плакал. Его плечи больше не дрожали от рыданий. Это было похоже на волну, которая приходит, чтобы напоить ссохшуюся землю. Страх успокаивался — этот неописуемый ужас, мешавший дышать, стоило ему подумать о матери либо попытаться вспомнить ее лицо. Страх отступал. Первое женское лицо, которое он увидел в жизни, — лицо его приемной сестры, Лины. И вдруг, как ни велико было его горе, что-то сломалось в груди и дышать стало легче.

Когда слезы иссякли, он протянул руку Сезару, давая понять, что простил его за все. Старый пастух ждал, сколько было нужно, — молча, не пытаясь утешить мальчика. Теперь, когда правда была открыта, к нему вернулось самоуважение.

— Давай вместе пойдем в овчарню!

— Сейчас?

— Да. Я очень скучал по тебе все это время, и мне будет так приятно. И овцы наверняка тебе обрадуются. Тем более скоро наступит время, когда ты не сможешь ходить со мной так часто.

— Почему?

— Пора записать тебя в школу. Ты хочешь?

— Не знаю… Наверное, да.

4

Анжелина разбудила Целлеров, которые уснули поздно: они перешептывались едва ли не до середины ночи. Девушка сама спала плохо, и снились ей сплошь патрули да аресты.

Угли почти прогорели, и Анжелина подбросила дров, чтобы было чем разогреть заранее приготовленную Луизой густую кашу. Пламя занялось сразу. Анжелина поставила кастрюльку на огонь и принялась растирать себе руки. Теперь, когда уже никто не мог ее остановить, Анжелину начали одолевать сомнения. Что, если немцы все же патрулируют горы? Может, Гийом и получал сведения из надежного источника, но никто не был застрахован от предательства. Вдобавок, если случится что-то непредвиденное, она не знала, у кого искать защиту. И во всем виновато ее упрямство! Они могли бы поговорить, пусть даже потом случилась бы новая ссора. Слишком поздно! Пришло время отправляться. Если она отложит переход хотя бы на день, информация утратит свою ценность.

Чрезмерно сытная каша вызывала тошноту, но они заставили себя ее доесть, даже Эстер, которая ощущала, насколько напряжены взрослые. Наверняка сегодня им уже не удастся поесть ничего теплого… Спали они одетыми, в панцире из пальто, накидок, шалей, шапок и гетр. Луиза разрезала старый замшевый пиджак мужа на широкие ленты. Они обмотают ими ноги, и будет теплее. Закрепить ленты она решила булавками и порадовалась, что захватила их с собой. Для Эстер Лина принесла из дому похожие обмотки, только кожаные. Рюкзаки уже были готовы. Все надели снегоступы. «Кошки» понадобятся позже, на крутых склонах. Взволнованная Эстер подошла к Анжелине, уже стоявшей возле выхода.

— Луиза, пора! Скоро шесть. Настало время уходить. Через час начнет светать.

— Наши вещи… Вы можете оставить их себе. Или отдайте кому-нибудь. Распорядитесь ими, как сочтете нужным.

— Об этом не беспокойтесь. Небо проясняется. Нужно идти, пока погода хорошая!

— А что, может быть метель?

— Не сегодня. По крайней мере, я на это надеюсь.

Они углубились в темноту. Сначала им предстояло подняться по склону к первому ущелью, тому, что отделяло Козлиную горку от другой долины, а потом продолжить путь по дороге, протянувшейся по гребню хребта. Слой снега казался толстым, но это была только иллюзия, и в снегоступах они продвигались сравнительно легко. Жюль шел перед Эстер, стараясь делать шаги помельче, чтобы она могла идти по отпечаткам.

Через час они приблизились к плоскому участку маршрута, за которым начинался последний подъем. В сотне метров выше по склону виднелась Козлиная тропа. Они облегченно вздохнули. Вместе с движением вернулся и оптимизм. Лина наблюдала за небом, как ее учил Сезар. Похоже, погода обещала остаться ясной, и хотя дождь из соображений маскировки был предпочтительнее, она с удовольствием вдыхала чистый воздух.

— У нас все получится.

Девушка замерла, не успев сделать и шага: кто-то карабкался по склону к пещере. Гийом? Невозможно! У доктора повреждены связки, и он хромает, а этот мужчина шел быстро и ровно. А еще Гийом ни за что бы ни надел эту серо-зеленую форму…

Анжелина побледнела так резко, что Целлеры это заметили и тоже обернулись. Луиза вскрикнула от страха:

— Господи, немец!

— Скорее! Нам нельзя останавливаться! Пройдем через ущелье, а оттуда уже недалеко до горной дороги! Если поторопимся, есть шанс, что он нас не догонит!

Она задыхалась от гнева. Человек, карабкавшийся по склону, поднял голову. Это был обер-лейтенант Браун. Почему-то она чувствовала себя так, будто он ее предал. Бош тоже ее узнал, потому что замахал руками, и эхо донесло до нее обрывок ее имени: «…желина! Вернитесь!»